Летнее королевство - Джиллиан Брэдшоу Страница 55

— Слушай меня внимательно. Вернешься в Деганнви завтра утром. Скажешь господину, что тебе нужно поговорить с ним наедине. Приведешь сюда. Скажешь, что он должен кое-что увидеть своими глазами. Посоветуешь привязать его проклятого коня покрепче. Когда он войдет в хижину, попросишь у него меч. Скажешь, что хочешь на нем поклясться. Как только меч окажется у тебя в руках, выбросишь его за дверь, как можно дальше. И не дашь ему выскочить наружу. А потом Медро и Руаун свяжут его. На этом твоя часть дела будет окончена.

— Не получится, — я пожал плечами и скривился от боли. — Все знают, что его меч из Потустороннего мира. Никто другой не может его коснуться. Он испепелит любого. У него даже имя есть, только я забыл, какое.

— Каледвэлч, — подсказал Мордред. — Чтоб ему пусто было! Я расколочу эту железяку! А насчет «испепелит» — ошибаешься. Если хозяин меча добровольно отдает его, ничего не случится. Сделаешь, что велят!

— Подожди, — мягко остановила его леди Моргауза.

Мордред сразу замолчал и отступил к стене. Я понял, что он боится королевы, и почувствовал себя увереннее.

— Дело не в том, сожжет меч меня или нет, — сказал я королеве. — Дело в том, что я не буду вам помогать. Попробуйте, может, Руаун подойдет вам больше. Да только вы в нем не слишком-то уверены, иначе не стали бы со мной связываться. Не удержите вы его своим колдовством. Лучше уж на мне пробуйте. Я христианин из христианского королевства, слуга доброго господина, Императора и Бога Всевышнего! И я не стану пресмыкаться перед простой королевой Оркад.

Мордред дернулся, наверное, хотел опять ударить меня, но сдержался и вопросительно посмотрел на леди Моргаузу. Однако королева уже улыбалась по-прежнему.

— Ты хорошо говоришь. Только, видишь ли, раб, ты можешь говорить что хочешь, и про своих лордов, и по своих богов, а я все равно могу делать с вами со всеми все, что хочу. Вот я и хочу, чтобы ты сделал то, что тебе велели. Медро! — Она медленно подняла руку и вытянула указательный палец, тонкий, сильный палец, совсем как у лорда Гавейна.

Мордред был наготове. Он выскочил вперед, снова швырнул меня на табурет и стал связывать руки за спиной. Краешком глаза я посмотрел на Эйвлин. Она прижалась к двери, руку поднесла к губам, голубые глаза распахнулись во всю ширь, и в них отчетливо читалось страдание. «Я не знала, что они сделают тебе больно», — говорила она недавно. А вдруг, правда? Я больше не сердился на нее. Ей же самой не нравилось то, что она сделала. Может, она и не лгала все это время, как Медро, а выполняла приказы своей хозяйки, в ужасе перед ее колдовской властью? Я встретился с ней глазами и попробовал дать ей понять, что не сержусь на нее. Она уронила руку и теперь смотрела на меня пораженно; губы еле слышно шевелились. Я отвернулся. Конечно, она была просто орудием, запуганным и невежественным. Думать так мне нравилось больше: пусть она лучше будет не предателем, а просто бездумным исполнителем. Но исполнителем-то она все-таки оставалась. А теперь леди Моргауза хочет сделать таким же исполнителем и меня, хочет, чтобы я предал лорда Гавейна так же, как предала меня Эйвлин. Мордред закончил с моими руками и теперь привязывал ноги к ножкам табурета. Я стиснул зубы и ждал.

Леди Моргауза подняла руки, что-то сделала и ее роскошные черные волосы хлынули на плечи и на спину. С довольным видом королева провела рукой по волосам.

— Красиво, — сделал я вполне искренний комплимент, имея целью не столько польстить королеве, сколько собственной наглостью вывести из себя Мордреда. — Миледи, а седые волосы вы каждое утро выдираете?

Королева и бровью не повела. Она развела руки широко в сторону и пропела какую-то странную команду, начиная обряд.

Вряд ли я смогу точно передать, что происходило на протяжении нескольких следующих часов. Дело не в том, что мне было больно и отвратительно, было, конечно, но ничего такого, что выходило бы за рамки обычной болезни или раны. И не в том, что действо выглядело постыдным и отвратительным, хотя именно таким оно и было. Нет. Трудно подобрать слова. Но и сейчас, когда я вспоминаю об этом, меня бросает в жар. Да и помню я подробности довольно смутно. Зачем об этом вспоминать? Ни тому, кто это пережил, ни тому, кто об этом слушает, никакой пользы нет. Я бился с леди Моргаузой. Она выпевала заклинания, бросала в огонь какие-то снадобья, плела чары и все время стремилась подчинить меня взглядом. Я стиснул зубы, сцепил пальцы за спиной и всеми силами боролся с ней. Она продолжала колдовать. Я чувствовал себя как в том сне, когда тонул в черном океане. Огромные валы холодной темной силы обрушивались на меня, пытались утащить на дно. А я думал о семье, о нашей ферме, вспоминал каждую корову, каждую козу, гнезда ласточек под застрехой. Я думал о Камланне, о лорде Гавейне, которого не мог предать. Я думал обо всех сразу, держа их как щит, как слова молитвы: думал обо всем, что знал о Свете, порядке, благородстве, радости и любви; и я не сдавался.

Но не сдавалась и королева. Скоро я стал задыхаться. Мне показалось, что мой разум начинает замерзать по краям. Виделось все, словно в тумане. Пальцами я пытался крутить концы веревок, связывавших мне руки, но они теряли чувствительность. Ладони покрылись потом. Хижина плыла перед глазами, огонь в очаге тускнел, словно я смотрел на него в полусонном состоянии. Все казалось неважным и далеким. Я стал забывать имена. Как зовут Императора? Моего брата? Моего господина? Потом и имена стали неважными. Теперь уже я не понимал разницы между жизнью и смертью. В какой-то миг мне стало казаться, что одним легким усилием я могу выйти из этой развалюхи в Гвинеде прямо в новый мир, яркий и прекрасный, в настоящее Королевство Лета из песни лорда Гавейна. Мне казалось, что я могу взглядом разбить ветхие стены, что за ними листва, что на воле слышно пение птиц богини Рианнон. И с этим чувством приходилось бороться. Почему? Где-то глубоко внутри я слышал приказ: не сдавайся! Если ты сдашься, будет только хуже. Не было