Антон Грановский - Война демонов Страница 55

Потом закусил сухарем и куском вяленого мяса. Другой кусок дал Анчутке.

– Жуй, чудовище.

Нелюдь взял мясо, откусил кусочек и принялся меланхолично жевать. Пожевал-пожевал, а потом вдруг спросил:

– А кто он?

– Кто? – не понял Глеб.

– Комунисма, за которого мы пили.

– Коммунизм? – Орлов улыбнулся. – Ну, это, брат, такая штука… Даже не знаю, как тебе объяснить.

– Чудовище? – подсказал Анчутка.

Глеб качнул головой:

– Да нет.

– Человек?

– Нет. Скорее… просто выдумка. О том, что когда-нибудь все люди на земле станут равны и никто никого не будет обижать.

Анчутка подумал и сказал:

– Это плохо.

– Почему? – удивился Глеб.

– Коли люди перестанут промеж собою драться, они начнут бить нелюдей.

– Почему это?

– Потому что кого-нибудь всегда бьют, – со вздохом ответил Анчутка.

Глеб посмотрел на него удивленно:

– А ведь ты прав. Сильные всегда обижают слабых. Так уж устроен мир. Давай еще по пятьдесят капель?

– Давай, – кивнул Анчутка и подставил стаканчик.

Глеб накапал ему водки.

– Пей, Анчутка. Пей, пропащая душа.

Глеб чокнулся с Анчуткиным стаканчиком своим кувшином, запрокинул голову, хлебнул водки и закашлялся. Водка стекла ему по подбородку за ворот рубахи.

– Твою мать!.. – выругался Глеб.

Анчутка испуганно вскочил с бревна и хотел дать стрекача, но Глеб поймал его за шиворот и снова усадил на бревно.

– Не бойся, – произнес он миролюбиво. – Я сегодня добрый. Полгода назад я бы тебя шлепнул, не раздумывая. Открутил бы тебе башку и продал Баве Прибытку.

Анчутка поежился и с тоской посмотрел в сторону стойбища.

– Но сейчас я добрый, – повторил Глеб. – А знаешь, что меня сделало таким добрым?

– Нет, – пробормотал нелюдь.

Глеб поднял указательный палец и назидательно проговорил:

– Любовь. Любовь вообще страшная сила, брат. Вот скажи мне, Анчутка, ты когда-нибудь любил?

Нелюдь испуганно округлил глаза.

– Вижу по глазам, что да, – заключил Глеб. Он усмехнулся и толкнул нелюдя плечом. – Наверное, она была какой-нибудь десятипудовой слонихой с тремя рядами грудей? Мелкие парни любят больших девок. Надеюсь, она не разбила тебе сердце?.. Нет? Ну и хорошо.

Глеб снова приложился к кувшину. Поморщился, вытер рот тыльной стороной ладони и сказал:

– Знаешь, дома… в моем времени… Там есть одна девчонка. Зовут Катя Королькова. Ты не подумай, у нас с ней ничего не было. И тут у вас тоже есть одна. Она очень похожа на Катьку. Не только лицом, но всем… Вот я и думаю: может, когда я смотрю на Диону, я вижу Катьку Королькову? Или, наоборот, когда я вспоминаю Катьку, то представляю на ее месте Диону? Понимаешь, о чем я?

Нелюдь покачал головой и сипло пробормотал:

– Нет.

– Да… – вздохнул Глеб. – Это сложно. Я и сам разобраться не могу. Знаешь, о любви вообще нельзя говорить прозой. Только стихами. Вот, послушай…

И медленно пройдя меж пьяными,Всегда без спутников, одна,Дыша духами и туманами,Она садится у окна…

Ну, как тебе? Красиво, правда?

– Правда, – кивнул коротышка.

Глеб обнял его и потрепал за мохнатое плечо.

– Я знал, что тебе понравится. Слушай, давай будем друзьями? У меня тут, в вашем гадюшнике, совсем нет друзей. Не то чтобы я в них нуждался, но все же… Так как? Будешь моим другом?

Анчутка опасливо повел плечами и спросил:

– А что мне за это будет?

– Что будет? – Глеб хмыкнул. – Выиграешь путевку в Америку! А что, там сейчас хорошо. Могикане снимают скальпы с ирокезов. Ирокезы снимают скальпы с апачей. Жизнь кипит.

Глеб отхлебнул из кувшина, поморщился и заел водку куском вяленого, подернутого плесенью мяса.

– Какая гадость эта ваша заливная рыба… – с омерзением проговорил он. – Эх, сейчас бы копченой колбаски. «Брауншвейгской». Или, на худой конец, «Московской». Да что там копченой – простая варенка бы подошла. Эй, Анчутка, ты «Докторскую» колбасу ешь?

– Ем, – кивнул, пьяно улыбаясь, нелюдь.

– А маринованные огурчики любишь?

– Люблю, – снова кивнул Анчутка, осоловело поблескивая глазами.

– А селедочку с лучком? Потребляешь?

Анчутка кивнул:

– Потребляю.

Глеб усмехнулся и хлопнул нелюдя по плечу.

– Наш человек! Когда буду возвращаться домой, возьму тебя с собой. Познакомлю с друзьями… Яшка Фендель тебе понравится. Он тоже философ, как и ты.

Глеб икнул и поморщился.

– Слушай, а давай споем? Есть такая песня… Погоди, как же там.

People are strange…When you’re a strangerFaces look uglywhen you’re alone…

Глеб оборвал песню и покачал головой:

– Нет, эта песня для тебя сложновата. Давай что-нибудь наше, русское…

Он положил локоть на колено, а щеку на ладонь и грустно запел:

Ой, то не вечер, то не вечер…Мне малым-мало спалось.Мне малым-мало спалось.Ой, да во сне привиделось…

Анчутка разомкнул губы и стал негромко подвывать. Глеб спел еще один куплет. По его теплой щеке, согретой жаром углей, скатилась слеза.

Ворон стоял у шатра Бычеголова и прислушивался к диким звукам, доносившимся с окраины поля, где устроился ходок Глеб-Первоход. В отблесках далекого костра были видны две фигурки, высокая и маленькая, марширующие вокруг шатра и горланящие песни на два голоса. Ветер донес до чуткого слуха Ворона обрывок какой-то абракадабры:

Вот – новый поворот!И мотор ревет!Что он нам несет?Пропасть или взлет?Омут или брод?..

К Ворону подошел нелюдь Измар. Остановился, прислушался и удивленно спросил:

– Чего это они?

– Песню поют, – мрачно ответил Ворон.

Измар нахмурился.

– С каких это пор наш Кирлымкумайрген стал петь песни на языке русов?

– Рус его водкой напоил, – сказал Ворон.

– Водкой? В Гиблой чащобе? Где ж он ее достал?

– Рус всегда водку достанет. – Ворон отвернулся и угрюмо распорядился: – Смени дозорных и ложись спать.

– Сделаю, – кивнул Измар.

Ворон дождался, пока он уйдет, вновь посмотрел на марширующие вокруг костра фигурки, сплюнул на землю, повернулся и зашагал к шатру Бычеголова.

Бычеголов сидел на камне и вощил тетиву лука. Завидев Ворона, прищурил глаза и спросил:

– Чего не спишь?

– Не спится, – ответил Ворон. – Так, значит, завтра выступаем?

– Да.

– Наконец-то.

Бычеголов перевернул лук и посмотрел на собрата насмешливым взглядом.

– Не терпится сунуть башку в огонь?

– Пусть и в огонь, – хмуро отозвался Ворон. – Главное, запихать в этот огонь побольше русов.

Бычеголов хмыкнул и снова занялся своим луком. Ворон заметил, что огромные шишки на черепе вождя прорвались, обнажив острия костяных рогов.