Людмила Астахова - Дары ненависти Страница 55

— Сегодня я почувствовал, сколь катастрофически истончилась наша связь с Предвечным. Он не слышит наших голосов, как если бы мы забыли о Его существовании. Он уже утратил большую часть паствы — тех, в ком чужая кровь заглушила зов диллайн. Для них это уже не вера, но Религия. И это самое страшное. И для диллайн, и для эсмондов, и для Предвечного.

Спустя столько веков бессмысленно воздевать руки горе и сожалеть об утраченных возможностях. Ах, если бы диллайн последовали примеру иных завоевателей, коих мировой истории несть числа! Если бы вырезали покоренных под корень — от мала до велика, если бы сровняли с землей их города и храмы, ничего бы не случилось.

Но диллайн хотели как лучше: не только одарить язычников плодами цивилизации, но и озарить их жизнь светом истинной веры, а потом стать единым народом, живущим в процветающем государстве. Один народ, один Бог один Император. Поэтому Санниву никто не рушил, ролфийское дворянство не поражалось в правах, а их смешные божки были перелицованы в новых святых. Но все пошло не так, как задумывалось и планировалось.

Тив Херевард с отрешенным видом, какой бывает у совершенно отчаявшегося человека, отпил уже остывшего вина.

— Ролфи… а точнее, Вилдайр Эмрис оказался сообразительнее и дальновиднее. Он сбежал на Ролэнси и там возродил не только государство ролфи, но и веру в Оддэйна, Локку, Морайг и Глэнну. Теперь он самый сильный маг ролфи. Возможно, он сильнее меня, — признался он в порыве откровенности.

Аннис не шелохнулась. Ни единый мускул не дрогнул на бледном лице, ресницей не шевельнула, но янтарные глаза горели огнем. Она устала от пустых сожалений, которых наслушалась в последние годы от соратников.

— Тоже мне новость! Вилдайр с самого начала знал что делает и чего хочет от жизни. И еще неизвестно, кто из вас двоих больший диллайн в смысле одержимости. Священный Князь одержим втройне — и Властью, и Войной, и Верой.

— Да, — согласился тив. — Власть у него есть, Вера тоже, осталась только Война. И она его уже ждет. С нетерпением.

— Вот только война с кем? С нами или с… северянами. Или с конфедератами?

Итэль всегда умела задавать правильные вопросы.

— Что мы знаем о северянах? Только то, что нам постоянно скармливает Эск, — страшные истории о грядущем нашествии, — отмахнулся эсмонд и сделал еще один глоток пряного и сладкого вина. — Мальчишка заигрался в кораблики и солдатиков, теперь ему хочется пустить свои игрушки в дело. У него конфедераты под боком, а он твердит про северян.

Дама Сар не считала тревогу графа Эска мальчишеством и упрямством. Пожалуй, только тив Херевард и его ближайший единомышленник — тив Алезандез продолжали верить, будто держат Аластара Дагманда за глотку. Она ни за что не назвала бы его частный флот и систему фортов — игрушками. Конфедераты, по крайней мере, так не думают, и на Ролэнси с графом Эском тоже предпочитают не связываться. А вот причина недовольства и раздражения Хереварда ясна как день.

— Ты все еще надеешься на его наследников. Думаешь, три маленьких эсмонда изменят соотношение сил?

— Это его святой долг перед народом, — процедил тив. — Не нужно так странно улыбаться.

Упаси Предвечный! Итэль не пыталась насмехаться над проектами Эсмонд-Круга, но ее всегда одолевали сомнения в целесообразности многих из них. Строить столь серьезные планы на таком хрупком фундаменте, как чужое чувство долга?

— Он всего лишь человек. Со своими слабостями.

Благословенный хмуро посмотрел на собеседницу. Вино он допил и теперь вертел в пальцах небьющийся бокал цветного стекла. Грешно, конечно, использовать дарованную Предвечным магию на такой пустяк, но уж больно красивая вещь, жаль, если разобьется ненароком.

— Я не хочу сейчас говорить об Аластаре. Меня волнуют более насущные проблемы. Например, очередная тайная встреча нашего славного императора с посланцем из Эббо. Атэлмар совершенно отбился от рук.

— Так, может быть, следовало дать лорду Гарби и его графине-шуриа закончить начатое? — полюбопытствовала Итэль. — к слову, говорят, на Весеннем балу ты с ней даже танцевал? Из каких соображений, позволь узнать?

— Допустим, я решил удовлетворить свое любопытство, пополнить коллекцию впечатлений.

Тив лгал. Но аннис было все равно. Тайны Хереварда пусть остаются при нем.

— И как? Правда, что на ощупь они похожи на змей?

— Ничуть. Женщина как женщина… И я уже отдал приказ избавиться от нее.

— О!

Что правда, то правда. Диллайн любят такие шутки Сегодня жертва смеется и танцует, и ты держишь ее за руку и обнимаешь за талию, уже точно зная — послезавтра ее не будет. Очень будоражит кровь, очень.

— Она — лишняя фигурка в этой игре, — пояснил как бы нехотя тив. — Толка никакого, только мешает: раздражает Атэлмара, вмешивается в дела острова Тэлэйт и слишком много знает о замыслах Лердена Гарби. К тому же Янамари тогда отойдет ее старшему сыну, который не шуриа, что устраивает всех.

И дама Сар вынуждена была согласиться: чем меньше шуриа, тем лучше.

Джойана Алэйа Янамари

Каждый следующий день становился длиннее и теплее предыдущего. К Санниве подкрадывалась весна. Осторожно-осторожно, словно орешниковая соня к гнезду лазоревки. Но закованная в каменную броню столица Великой Империи держала зимнюю оборону, тщательно оберегая каждую льдинку, как ролфийские князья — свои награбленные сокровища: в древних узких переулках еще кое-где лежали сугробы черного, ноздреватого снега.

Прятались от солнечных лучей призраки мертвых и забытых, и, напротив, оживали природные духи. Выезжая на прогулку в Императорский Цветочный парк, Джона чуяла незримое присутствие духа Валмиры — озера, на берегах которого расположилась столица Синтафа. Недаром на древнем гербе города изображалась дева с серебряной чашей, наполненной голубой водой. Все аллеи знаменитого на полмира парка вели к набережной с ее клумбами, статуями и экзотическими пальмами в кадках. Здесь же торговали жареными орешками и горячей кадфой, чтобы гуляющие могли «заморить червячка» прямо на ходу. К счастью и удовольствию Джоны, ранним утром таковых в парке не наблюдалось, поэтому, проезжая верхом по широкой аллее и болтая о светских пустяках с одним из женихов — Хилдебером Рондом, она чувствовала легчайшие и нежнейшие прикосновения, похожие на дуновение ветерка Шуриа видела мерцающий туман над землей и слышала тихие ласковые голоса. Это пробуждалась от зимнего сна земля Джезима — земля проклятых. И те же соки, коими наливались почки деревьев, текли в крови у Джойаны Алэйи. Бледнеющий зимой рисунок на коже живота — цветок-змея — стал ярким и отчетливым, словно вокруг пупка женщины свернулась кольцом золотисто-зеленая химерная тварь. Каждая чешуйка видна, каждая прожилка. Он, этот рисунок, появляется в детстве, пока шуриа спит летаргическим сном, и становится знаком посвящения одной из стихий. Так Джезим метит своих обреченных детей, чтобы те из них, кто носит на теле змею-цветок, могли воззвать к любой другой стихии, кроме самой Земли. Ибо они сами и есть Земля.