Генри Олди - Нопэрапон Страница 55

— Точно! — Миха встает с напарником плечом к плечу; можно подумать, что мы у них кусок изо рта выдираем. — Не всем же сплошной наумняк писать! У вас-то, у вас же самих все время один сюжет!

Наши брови, как по заказу, ползут на лоб.

Где и остаются.

— Ну, каждый раз начинаете с такого замороченного куска страниц на пять-десять, что половина читателей сразу обламывается и книгу закрывает!

— Эта половина — на бронепоезде, — отвечаю машинально, мало заботясь: поймет ли меня Миха, не поймет, вспомнит ли старый анекдот или только руками разведет. Утомился я от таких разговоров; утомился от лозунгов «Хорошая книга легко читается!». Как писал один злой и умный одессит, ныне израильтянин: «Уровень усвояемости достиг уровня выводимости из организма». Легко заниматься любовью, любить — трудно; легко пройти мимо, остановиться не в пример труднее; легко вздохнуть «слава Богу», когда на экране ракета, счастливо минуя главного героя, врезается в автобус со школьниками… Легко бродить в компьютерной стрелялке с уровня на уровень, включив «режим бога» и кося монстров пачками.

И кофе прихлебывать.

Двойной, без сахара.

Я и сам люблю двойной, только с сахаром.

Сладкоежкой уродился.

Вокруг постепенно начинает собираться толпа, слушают, кто-то пытается вставить свою реплику. Вот так всегда: стоит заявиться на «балку» и остановиться с кем-нибудь поговорить — мигом заваривается литературный диспут с привлечением «балочной» общественности.

— …А вот это…

— А вот это как раз не то, что…

— Вот именно, не то что всякие там…

— Не гони! Сам ты всякий там… и тут ты тоже всякий!…

— Ну, это вообще идеальный вариант: когда читаешь запоем, а потом понимаешь, что надо перечитать — потому что тянет вернуться, договорить, доспорить…

— Ну, мля, не одну ж нетленку ваять! Надо и для народа чего-нибудь, позабойнее… «Москва бандитская» читал?

— Раз «бандитская», значит, точно для народа…

— «Великие мысли» — комплектом за пять гривен!… Мелкий опт со скидкой…

— Наиздавали тут! Всяких… как их… во, этих — Дяченков!

Мы с Олегом, как по команде, оборачиваемся.

Здоровый краснолицый хмырь в распахнутой куртке с полуоторванной «молнией», засаленных брюках и сбитой на затылок кепке тычет пальцем в прилавок, обращаясь к своему угрюмому длинномерному спутнику, затянутому с ног до головы в умопомрачительно потертую «джинсу»,

— Простите, вы их читали, «этих Дяченков»? — Олег мгновенно становится безукоризненно, даже несколько утрированно вежливым. — Поделитесь впечатлениями!

— Не читал! И читать не буду! Издают тут всякую… — Хмырь долго ищет подходящее слово, роясь в карманах… — Всякую… порнографию!

В подтверждение он тычет волосатым пальцем в ближайшую обложку: девица в кисейном покрывале на особо пикантных местах смотрит вдаль, у ног девицы трется полосатая кошка.

Возразить нечего: обложка пакостная.

Тем более что это наша книжка. Наша, матушка, наша, родимая, еще прошлогодняя. Издатель тогда просто-напросто, не мудрствуя лукаво, присобачил слайд поярче из имевшихся в загашнике — тот же слайд вскоре косяком объявился на пиратских компакт-дисках из серии «Sax and sex».

Да, тут не поспоришь. Народ не безмолвствует, отнюдь, народ четко и ясно выражает, формулирует… Хмырь гордо удаляется, ухватив за рукав своего флегматичного спутника.

— Повбывав бы… — бурчит спутник, ни к кому конкретно не адресуясь, и мы с ним полностью согласны.

Пора уходить.

— Сейчас еще «Книжное обозрение» купим — и идем тачку ловить.

Уже у самого выхода нас догоняет чей-то запоздалый вопль:

— Так когда ваша следующая книга выйдет?!

Оборачиваемся.

Кричит флегматик в «джинсе». Хмырь стоит рядом, увлеченно листает «Москву бандитскую».

Даже отсюда видно…

Весна оглушительно чирикала из клейких зеленых листьев, шумела над головой кронами деревьев, подмигивала солнечными бликами: весна была нам рада.

И мы ей, ясное дело, тоже.

Знакомая тропинка убегала назад, пружиня под кроссовками, и очень скоро мы добрались до нашей старой поляны, за десяток лет плотно утоптанной босыми пятками.

Полистать трофеи с книжной «балки» Олег не дал: громкий хлопок в ладоши

— и вот уже группа замерла перед сэнсеем. Это до и после занятия есть друзья, знакомые, коллеги и соавторы, а сейчас есть сэнсей и строй карате-ка.

Все.

Привычный поклон.

— Сейдзэн!

Пару минут — на то, чтобы успокоить дыхание и выбросить из головы посторонние мысли. Хлопок.

— Хэйко-дачи йой!

От слитного выдоха трех десятков человек по лесу проходит ветер. Утрирую, конечно. Но впечатление именно такое.

Дыхание, разминка. Деревянное с утра тело постепенно разогревается, становится гибким, сбрасывая остаточные оковы сна, суставы перестают хрустеть, мои тридцать пять не кажутся таким уж бременем лет, импульсы силы мягко перекатываются по телу, готовые сконцентрироваться и выплеснуться в нужной точке…

— Локоть в сторону не отводи.

Вот так. Начинаешь тащиться от «импульсов» — тут же что-нибудь выпирает в сторону. На этот раз локоть.

Слежу за гулящим локтем. То, что позиция сделалась «кривой», успеваю заметить сам.

— Вперед не проваливайся.

Вот так. Хвост вытащишь — нос увязнет. Нос вытащишь…

А все потому, что головой много думаю. Это за рабочим столом головой думать надо, и то… А здесь — животом, или по-нашенски, по-японски, — «хара». Пытаюсь «отключить» голову и поймать ощущение движения целиком. Получается, но со скрипом.

Не хара, а хара-кири.

— Уже лучше. Только не дыши так тяжело.

Не. Дышу. Так. Тяжело.

Дышу. Легко. И. Свободно.

— Ката Гекусай-дай-ичи. Мягкое исполнение. Хай!

Блок. Удар. Уход. Блок. Блин! Что это я из себя Буратино изображаю?! Блок-удар-уход-блок-блин. Слитно, без пауз. Совсем другое дело.

— По парам. Гекусай-дай-ичи. Парный вариант. Хай!

Блок— удар-уход-блок. Блок-удар-уход…

Мужика я заметил, когда мы вновь перешли к одиночным формам (в паре особо по сторонам пялиться некогда — сразу в глаз засветят). В общем-то я и теперь особо не пялился. Просто мужик стоял почти в точности за спиной Олега, метрах в двадцати, за кустами, скрывавшими его до половины. В итоге заприметил я гостя, глядя, как Олег показывает очередную связку. И потом поглядывал изредка, повторяя движения за сэнсеем, благо смотрел туда же.

Мужик был и не мужик, собственно, а весьма представительный мужчина в самом расцвете сил. Или, может быть, еще немного не доросший до самого расцвета (это я себе льщу), но явно к нему приближающийся.

Раньше на нас приходили смотреть более или менее регулярно. Обычно так, как этот, — издалека, не мешая. Посмотрят-посмотрят — и уйдут. Постепенно местные грибники и бегуны трусцой к нам привыкли, перестали обращать внимание. Иногда подходили после тренировки, спрашивали: чем это мы занимаемся и можно ли к нам записаться (чаше — записать сына)? Таким Олег давал телефон инструктора, работавшего с группами первого года (своего тезки, кстати). И уж совсем редко заявлялись какие-нибудь наглые (чаще всего — изрядно поддатые) субъекты, прямо поперек тренировки предлагая: «А давайте!… Ну давайте, а?!»