Генри Олди - Герой должен быть один Страница 57

Ификл повернул голову влево и обнаружил, что Алкид, дурашливо хихикая, пытается шагнуть вперед, но при этом каждый раз сгибает в колене не ту ногу, которую предполагал вначале – в результате чего ему приходится хвататься за шею Силена и некоторое время качаться, сохраняя равновесие.

– А вот и да! – вдруг сообщил Алкид, неестественно раскрасневшись и поминутно облизывая языком слегка припухшие губы. – И наплевать! Потому что!.. и по шее – это всегда пожалуйста! Как герой, равный богам… и по рогам!

Ификлу стало невыносимо стыдно.

Он зажмурился и пропустил самое интересное: аплодисменты сатиров (впрочем, это он слышал), пляску бассарид вокруг шутливо раскланивавшегося Диониса, внезапное сгущение воздуха на краю поляны близ можжевельника, растопырившего во все стороны свои колючие пальцы – и, наконец, явление из марева открывающегося Дромоса…

– Пустец! – икнув, заорал донельзя обрадованный Алкид и шлепнулся задом на колени крякнувшего Силена. – Гермышка! А мы тут без тебя, как своих ушей!..

Гермию достаточно было быстро оглядеться и принюхаться, чтобы оценить происходящее – и оценка эта, надо полагать, была не самой высокой.

Даже крылышки на сандалиях Лукавого негодующе затрепетали, приподняв своего хозяина на локоть над землей.

– Придурок! – Гермий был просто вне себя, и Дионисова свита поспешно сбилась в кучу, стараясь не оказаться между двумя ссорящимися божествами, двумя сыновьями Зевса-Олимпийца; старшим, Гермием, вышедшим из чрева Майи-Плеяды, и младшим, Дионисом, которого выносила Семела, глупая дочь мудрого Кадма-Фивостроителя.

– Забавник, лозу тебе в глотку! Весельчак! Пьянчуга! Эреб в башке свищет, да?! Залил глаза по самые пятки!..

– А ты кто такой?! – огрызнулся Дионис, явно смущенный, но не имеющий возможности отступать на глазах у свиты. – Тоже мне – учитель! Воров своих учи, а я и сам разберусь, без советчиков!

– Без советчиков?! Кто тебя, недоросля сопливого, нисейским нимфам на воспитание передавал?! Кто за тобой приглядывал?! Пригрел змею, называется!.. Вот сейчас слетаю к папе, скажу, что ты ему героев спаиваешь!

– Героев! – внимательно слушавший перепалку Алкид счастливо икнул во второй раз и назидательно ткнул пальцем в небо, едва не выколов Силену глаз. – Спаивает… а-хой, вижу горы, Киферонские вершины, а-хой, режьте глотку, пусть струею кровь прольется!..

Никто не удивился, что пьяный Алкид вдруг запел сиплым голосом, закатив глаза и ритмично кивая в такт; только старый Силен обеспокоенно взглянул на молчащего Пана, да еще очнувшийся Ификл присел рядом с братом на корточки и попытался привести Алкида в чувство, хлопая его по щекам.

– Лети, лети, доносчик! – Дионис, похоже, начал заводиться всерьез. – Маши крылышками! Был Пустышкой, Пустышкой и остался! Ну, давай, давай, доноси! – или перышки подмокли?! Так я могу еще сбрызнуть!

– Ах ты… – Гермий в этот миг был действительно страшен, и зашипевшие змеи его кадуцея уже готовы были сцепиться с ожившим плющом Дионисова тирса, но неожиданное вмешательство рогатого Пана, о котором все забыли, разом изменило ситуацию.

– А-хой, – мычал в это время Алкид, мотая головой, – режьте глотку, а-хой, рвите жилы, хлынет влага мне на тело, кожу пурпуром пятная!

Пан слегка согнул мохнатые ноги, сгорбился, нахмурил космы бровей, потом негромко хлопнул в ладоши, присвистнул, топнул копытом…

Темное, болезненное оцепенение снизошло на залитую солнцем поляну; смолк визг бассарид, втянули затылки в литые плечи гуляки-сатиры, Ифит-лучник еле слышно застонал, испуганно озираясь, даже боги на шаг отступили друг от друга и вздрогнули, словно борясь с подступившей к горлу тошнотой… казалось – качнись сейчас ветка, хрустни гнилой сук под неосторожной ногой, свистни глупая птица в кроне ясеня – и все, кто были только что участниками Киферонской Вакханалии, или как там это действо называлось, кинутся слепо бежать, не разбирая дороги, оставляя на колючках клочья ткани, шерсти и плоти – боги, сатиры, люди… все, кто есть.

Одно слово – паника.

Но ветка не качнулась, птица промолчала, гнилой сук остался невредим, и мало-помалу мир вернулся в свое прежнее состояние.

– Вот так-то лучше, – ухмыльнулся Пан, когтистым пальцем почесывая основание левого рога. – Ругаться ругайтесь, а драться в моих лесах не позволю.

– А-хой, – не унимался Алкид, и ниточка липкой слюны ползла из уголка рта ему на подбородок, – режьте глотку, а-хой, рвите жилы; как жил, так и умер, жил псом, умер – жертвой…

Опомнившийся Гермий, словно только сейчас увидев мальчишку, кинулся к нему, встряхнул, оттянул веки, глянул в закатившиеся глаза; «Протрезвеет, чего там…» – заикнулся было Дионис, но Лукавый лишь отмахнулся и вопросительно посмотрел на Ификла, державшего брата за безвольно повисшую руку.

– Нет, – ответил Ификл на немой вопрос. – Это не приступ. Просто очень похоже. Голова у него кружится, это я чувствую, и перед глазами мелькает… лица всякие, я толком не могу разобрать… и еще шкурами пахнет. Очень плохо пахнет… нет, это не те, которые скользкие – от тех плесенью тянет, а не шкурами!..

– Ну, Бассарей! – злобно прошипел то ли Гермий, то ли змеи с его жезла; и Лукавого не стало.

Только стеклянные нити поплыли в горячем воздухе; да еще переглянулись восхищенно сатиры с бассаридами – никто не умел носиться по Дромосам стремительней Гермия-Психопомпа.

– Жаловаться полетел, – с некоторой бравадой, на самом деле скрывавшей испуг, буркнул Дионис. – Слышь, Пан, если этот летун и впрямь папу притащит – ты хоть подтверди, что я не со зла! Шутил, дескать!.. и дошутился.

Что собирался ответить насупившийся Пан, так и осталось загадкой – потому что почти сразу же Дромос вновь открылся, пропуская Гермия обратно на поляну; а следом за Лукавым…

– Конец свет-та! – забыв о приличиях, ахнул прижатый к древнему буку сатириск Фороней. – Х-хирон… покинул Пелион! Все, допился Форонейчик!

– А-хой, вижу горы, жил псом, умер – …

Кентавру хватило одного взгляда, брошенного в сторону поющего Алкида.

– Твоя работа, Бромий? – негромко спросил Хирон у побагровевшего Диониса.

– Ну, – только и ответил веселый бог, ужасно не любивший, когда его называли Бромием – Шумным.

Или попросту Горлохватом.

– Не «ну», а твоя, – подытожил кентавр, направляясь к близнецам; и случилось чудо: Дионис промолчал.

Ификл с нескрываемой надеждой смотрел на приближающегося Хирона, и кентавр ласково пригладил волосы мальчишки, чуткими пальцами раздвигая жесткие завитки, прежде чем согнуть передние ноги и, поджав бабки под себя, опуститься рядом с Алкидом – так, как опускаются в шутовском поклоне ученые пентесилейские лошадки.