Александр Зорич - Сборник "Круг Земель" Страница 58

– Я знаю, ты идешь на север. Значит, путь твой лежит через пески Легередана. Но тебе не удастся одолеть их, поскольку ты не знаешь дороги, а пески зыбучи и алчны. Они проглотят тебя. Среди нас нет проводников, нет людей, знающих безопасную дорогу через те гиблые места.

– Если бы даже среди ноторов были проводники, я никогда не рискнул бы довериться одному из вас после того, что вы пытались со мной сделать, – язвительно заметил Элиен.

Сын Тремгора не понимал, чем может облагодетельствовать его человек, знающий язык растений, но не знающий языка песков стылого Легередана.

– Не торопи меня, чужеземец. Я еще не все сказал. Ты будешь беззащитен там, в песках. – Колдун ткнул пальцем в северную стену хижины. – Но если я дам тебе семена дыни Рума, у тебя будет подмога.

– Чем мне помогут семена? – спросил Элиен. По его мнению, торг несколько затягивался.

– Ты будешь сеять их перед собой, и зыбучие пески, ступать на которые нельзя, будут обращаться дорогой. Дыня Рума, которой я повелю служить тебе, укрепит песок своими корнями. Песок, прохваченный сетью ее корней, станет дорогой, твердой и надежной.

Предложение было не таким уж плохим. Особенно если учитывать, что убийство колдуна не могло помочь Элиену ровным счетом ничем.

– Кто поручится, что ты не обманешь меня?

– Я покажу тебе действие семян. Я поклянусь на сердцевине дерева Ал.

– Даже если ты поклянешься мне и семена будут в твоем присутствии вести себя как нужно, кто поручится, что, окажись я в пустыне, они не подведут меня? – Элиен занес над головой колдуна меч Эллата.

Когда у тебя над головой лезвие смертоносного клинка – думается куда лучше. Врется же – хуже.

– Тогда ты вернешься и убьешь меня, – сказал колдун.

– А смерчи? Атравы-ловушки? Что скажешь?

– Я не слуга Урайну больше. И хотя это может стоить моему народу всего, я не буду больше Урайновым аваль 'а-ктоном.Мы растем, как трава, и питаемся светом. Нам ничего не нужно, кроме зелени и жизни. Зла больше не будет в землях ноторов.

Любые слова немногого стоят. Элиен подошел к шлему-черепу и разрубил его пополам.

“Как это он там сказал? Овальгактон? Странно, что даже молоки Глаголящей Рыбы не помогли мне понять этого туземного слова”.

Утром следующего дня Элиен оседлал низкорослую лошадь, которую получил в подарок от колдуна, приторочил к седельной луке мешок с заговоренными семенами дыни Рума и еще раз проверил содержимое своего сарнода. К счастью, все осталось целым и невредимым. Даже браслет Гаэт.

Колдун сопроводил Элиена до шумящего листвой живого частокола, ограждавшего деревню, и указал дорогу, которая, как показывала карта, не отклонялась от Знака Разрушения свыше допустимых пределов.

– Две луны назад я получил в подарок костяную шапку, – сказал колдун, когда Элиен был уже готов пуститься в путь. – Я надел ее, и все во мне изменилось. Не держи на нас зла, чужеземец.

– На всех зло копить – можно лопнуть, – улыбнулся Элиен.

Он подхлестнул своего нового скакуна. Животина нехотя двинулась вперед. Сбруя ноторов не отличалась изысканностью, а сам конь – статью и проворностью. И все-таки это было лучше, чем ничего.

563 г., Тринадцатый день месяца Эдар

Шет успел привыкнуть к тому, что все перемены в Варнаге происходят ночью. Его глаза открылись сами собой, безо всякого усилия. Тело больше не зудело и не ныло. Что-то случилось с ним этой ночью.

Шет откинулся на подушках и осмотрел свою руку. Она была совершенно цела, и только кое-где виднелись едва заметные бледные рубцы. Еще вчера на их месте зияли мокрые, гнойные язвы. Неужели варево из языка того лекаря оказалось столь действенным?

Он выпростался из-под покрывала, и принялся осматривать свое тело. Нигде не осталось и следов недуга. Он был по-прежнему наг, и потому все обследование заняло у него не более двух коротких колоколов. И хотя результаты были более чем обнадеживающими, Шету не давал покоя вопрос: что все это значит?

В дверь постучали, но Шет не нашел нужным сказать “войдите”. Глупо кричать “войдите”, когда дверь запирается только снаружи. Все равно те, кто желают войти, а таких ровно двое – Урайн и приставленный к Шету слуга, появляются здесь без его разрешения в любое время дня и ночи.

– Я рад, что тебе полегчало, – сказал Октанг Урайн.

Шет бросил на него взгляд, полный бессильной ярости. Он по-прежнему был уверен в том, что Урайн является главным и единственным виновником его болезни. А если болезни, то, значит, и выздоровления. В свете этого искренность Урайна была, мягко говоря, двусмысленной.

– Ты проявил редкое благоразумие, – продолжал Урайн, как обычно не обращая на враждебность Шета никакого внимания.

– В чем же? – поинтересовался Шет, завязывая шнуровку нательной рубахи.

– Ты не побрезговал моим подарком. Ты добровольно принял мой плащ и, значит, стал моим союзником и другом.

Рассудок Шета отказался понимать слова Урайна. В его памяти сохранились воспоминания обо всем, кроме прошедшей ночи.

– Твой плащ? И где же он? – запальчиво спросил Шет, озираясь. Никакого плаща ни на себе, ни на кровати, ни на полу он не видел.

Урайн удовлетворенно улыбнулся.

– И тем не менее он на тебе. Попробуй сними его.

Шет растерянно похлопал себя по груди и по животу, как харренский купец на ярмарке, который под тремя шубами взялся разыскать запропавший кошель. Ничего, кроме нательной рубахи.

– Так прозрей же, Нуатахиннан, мой любезный Брат по Багровой Печати! – От слов Урайна, казалось, готов изойтись трещинами предвечный хрусталь небес.

Кожа Шета заструилась сполохами призрачного огня. Голову сжал раскаленный обруч ужаса. В этот миг он понял, что переступил грань смерти, властвующей над живущими. Он прозрел. Его тело плотно окутывал багровый плащ, леденящее Ничто.

Шета захлестнула ненависть. Она была сильна настолько, насколько только может быть сильна ненависть сломленного человека. Его обвели вокруг пальца. Его купили, словно трехгрошовую лярву. Его, отпрыска рода шлемоблещущих Лагинов, запеленали, как младенца, в багровую тьму.

– Я убью тебя, – сказал Шет окс Лагин после долгой паузы.

– Ночью ты не думал так и не говорил так, – жестко сказал Урайн. – Сейчас ты лжешь самому себе. Но ложь пройдет, как прошла язвенная болезнь, и ты поймешь, что не хочешь моей смерти, как вчера не хотел своей собственной.