Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник) Страница 58

Наконец, глаза различили искомое, проползти осталось всего ничего, а вот обратный путь труднее — доволочь до реки, спустить на воду, да так, чтобы плеска не услышали, и доплыть до условленного места. Там встретит Горян, дальше — легче. Вместе втащат на гору и похоронят, как положено. Даже если ромейский поп Григорий, с которым сговорились, на вершину не явится, не свершит положенное, такое погребение несравнимо лучше нынешнего.

Добродей замер, вжался в землю. Голоса прозвучали в каком-то полушаге от него. Двое мужчин, пошатываясь и икая, шли к Осколодову телу.

«Что вам нужно?» — спросил Добродей мысленно.

Ответом ему стало звонкое журчание и хохот. Он отчетливо видел — двое стоят как раз над Осколодом.

— Пей, пей! — приговаривал один из них. — Крови славянской отведать больше не сможешь, а этого добра у нас в достатке!

— Да разве же это добро! — пьяно воскликнул второй. — Погоди!

Добродей не отвернулся, не прикрыл глаза, хотя смотреть, как беспородная пьянь стягивает порты и присаживается над телом князя, было противно. Гадил мужик громко, приговаривал срамные слова, второй стоял рядом, гоготал, поддакивал.

Рука потянулась к ножу, рукоятка из оленьего рога влажная и теплая. Лезвие легко вспорет животы обоим, с радостью выпустит синие кишки. Только крику будет много… Стиснув зубы, Добродей терпел, старался запомнить голоса, чтобы после отыскать обоих.

Как только парочка скрылась в ночи, у ближнего костра поднялся небывалый шум — двое хвалились подвигом, остальные ликовали, мол, да, хороша придумка! Сейчас и мы поднакопим и пойдем. Эй, где бочонок! И чечевичной похлебки плесните!

«Медлить нельзя, — догадался Добродей. — И искать нас начнут не утром, а гораздо раньше…»

Он подполз ближе, от лежания на солнце чрево Осколодова трупа раздуло, несло гнилью и испражнениями. Не обращая внимания на запах, Добродей ухватил мертвое тело за ноги и поволок прочь. Несколько раз останавливался, пережидал внезапную тишину или близкие голоса прохожих. В такие моменты сердце билось сильнее, чем в драке, а совесть колола иглами — негоже воину вот так, как вору! Нужно было забрать тело открыто и похоронить при народе. Может, он так бы и сделал, но Осколод — не последний, кто нуждается в помощи…

Передохнул уже в воде. Тело, подхваченное Днепром, заметно полегчало. Дозорные громко рассуждали, какая рыбина тут водится и как ее выуживать. Это и спасло…

Рог протрубил ещё до рассвета, Добродей с трудом разодрал веки. Верные княгине дружинники вскакивали, спешно надевали рубахи, вооружались. Пусть призыв касался только Олеговых воев, а киевские нынче неприкаянны — вроде не прогнали, но и принять не принимали, — люди все равно мчались на двор. Старые привычки изжить трудно.

— А ты? — нахмурился Златан.

— Зачем? — буркнул Добродей, переворачиваясь на другой бок. — Я этому князю не присягал. Мне его зов до поросячьей задницы. А княгиню сейчас сам Живач бережёт — не моя смена.

Но как только дверь в общий дом захлопнулась, Добродей поднялся-таки с лежанки. С удивлением обнаружил, что он не единственный, кто остался. Многие «старшие» и с места не сдвинулись, только Златан с Горяном ушли на пристань, где Олег приказал вновь созвать народ.

Добродей втиснулся в рубаху, потуже затянул пояс, проверил, легко ли нож покидает узилище, ладонь привычно легла на рукоять меча. После ночных хождений руки немного побаливали — непривычно воину могилу копать. Грязную одежду свернул и спрятал подале — ещё не пропели петухи.

— Ну и что там? — пробасил он, едва первый из дружинников вернулся в дом.

— Осколодово тело исчезло, — отозвался тот.

Округлил глаза, показывая, как удивлен.

Следом на пороге появился Горян, глаза такие же круглые, брови на середине лба:

— Тело князя с пристани исчезло!

«А врет-то — и глазом не моргнет!» — усмехнулся в бороду Добродей.

— Олег велел найти, — продолжил Горян, не выдержал, покосился на друга, поймал ответный взгляд. — И судить за ослушание, как положено по славянскому обычаю.

— Кого судить-то? Осколода?

— Похитителя! — рявкнул Горян.

— А ежели Осколода не человек забрал, а бог? — протянул кто-то. — Христос. Смерть-то мученической была…

— Ага, как же! Скорее уж Чернобог! Сатана по-новому… — Горян захохотал, но Добродей заметил, как тот стирает пот со лба.

Добродей откликнулся довольно грубо:

— Хватит шутить. Расскажи толком. Где искать будут, что да как.

— По дворам пошли, — отозвался Горян, теребя длинный ус, — и наши с ними, чтобы народ не пугался сильно. Олег не то чтобы в бешенстве, но глазища у него… Ух! Зеленые!

Из дальнего угла пробасило:

— Ясно. Я искать не пойду. И вам не советую. Раз нет тела, значит, богам не угодно, чтобы Осколод без могилы жил. А уж Христос его забрал или ещё какая зараза — не важно.

Добродей хмуро поддержал товарища, тоже высказался в защиту не то вора, не то бога. А вот Горян на поиски снарядился. И почему бы не снарядиться, если и корчму обыскать велено?

— Дурни, — рассудил Добродей, и эти слова растворились в тишине. — А что Дира? Успокоилась?

Дверь распахнулась. На пороге возник Живач.

— К-княгиня заперлась в своих п-покоях, с не-ей два священника. И слуги пы-пытаются у-уговаривать, и я-я пытался.

— А она?

— Ре-ревет бе-белугой. На все, го-оворит, воля Ггоспода. И ммолится, ммолится… И-искать прежде станут здесь, д-думаю. Р-разве не-е ясно, если тела не-ет — лю-убимая жена могла у-умыкнуть. Что любила е-его, всем известно. Т-так-то.

Добродей сжал зубы, стараясь не выдать чрезмерную горячность, размышлял вслух:

— Стало быть, Олег вот-вот в гости пожалует? Это вчера ему недосуг было — говорят, как только с Осколодом покончил, на капище отправился с самим Ярооком. Хотя к чему, когда сам мурманин до мозга костей?! А сегодня, значит, уже вернулся. И порядки свои наверняка сегодня же наводить станет…

— Г-го-оворил… Она и-и слушать не-е хочет, — повторил Живач.

— А мы? Про нас ты сказал?

— Да, — отозвался дружинник, и это слово прозвучало как приговор. Он рухнул в полном вооружении на ложе и прикрыл веки. — Однако т-твоя очередь до-озор нести. Ежели что-о — услышишь. Ти-ихо не покажется…

Едва Солнцебог снова покатил колесницу — ещё у самого виднокрая, Добродей взбежал по крутой лестнице к знакомой двери. Прислушался. По ту сторону — тишина. Он постучал, потом ударил, но тихо, после ж бухнул так, что доски задрожали.

— Княгиня! Это я! Добродей! Открой!