Генри Олди - Нопэрапон Страница 59

Феликс Германович Ворона грузно заворочался, щелкая клювом.

— Да тут дела, Костя… дрянь дела.

Дела и впрямь оказались — дрянь.

Оказывается, когда оба тренера со «сборниками» явились в зал — «отстой» еще бурлил. В дальнем углу зала махались два придурка (кто и как — вглядываться было лениво), а молодой инструктор Арик ржал сивым мерином и хватался за животик.

— Закругляйся, Арька, — буркнул ему Отбитыч, а Оторвыч и вовсе кулак показал, ибо молчание — золото.

— Эй, заканчивайте! — сквозь хохот выдавил Арик, но драчуны в увлечении его не расслышали.

Вокруг веселился «отстой», блистая остроумием.

Тогда Арька огреб подзатыльник от Отбитыча, после чего увял гиацинтом в холодильнике; «сборники» пинками принялись выпроваживать молодняк, а Оторвыч враскоряку зашлепал к драчунам. Тот, что помоложе и повыше, был ухвачен карающей дланью за кудри и отправлен на маты — отдыхать. Зато маленький в порыве здорового негодования успел ткнуть Оторвыча под ребра кулаком в перчатке. Бывший «вольник», которому этот кулак был, что слону — дробина, в недоумении покосился на маленького и отвесил ему легкую плюху.

После чего обождал: пусть два «сборника» под локотки выведут обеспамятевшего героя.

Зато когда Оторвыч упал сперва на колени, а там и вовсе мордой в пол, взвыв резаной белугой, никто не решил, что тренер шутит. Поскольку шутил он в последний раз при собственном рождении, выходя задницей вперед. Оторвыч катался по полу, рев его мало-помалу переходил в хрип, могучее тело сотрясали конвульсии, и еще слава Богу, что расторопный Арька кинулся к телефону в подсобке — вызвать «Скорую». Там же, в подсобке, нашлась аптечка, в аптечке нашелся баралгин и прочая пакость; засосав груду «колес», Оторвыч наконец скорчился в углу, тихонько поскуливая… короче, врачей решили не ждать. За ними как за смертью посылать! Арька сел за руль машины Оторвыча, несколько парней поздоровее снесли отставного борца и с трудом погрузили в салон. Машина умчалась вихрем, а Отбитыч отловил самого языкатого из «отстоя» за шиворот и учинил допрос.

Выяснилось, что маленький явился сегодня во второй раз. В первый Арька его сразу наладил вон. Старичок, сказал Арька, ты это… ты записывайся и плати, а там будем поглядеть. Глядеть, в общем, было не на что, но Большой Босс дал установку: любой, кто платит, может заниматься. «А посмотреть?» — спросил старичок. «Бесплатно?» — в ответ спросил Арька. И объяснил, что бесплатно старичок может посмотреть только на одну штуку, которая телепается в Арькиных штанах с красивой надписью «Adidas». Никто так и не понял, что с надписью: штаны или штука? Старичок еще что-то повякал и обиженно выветрился, чтобы в следующий раз явиться по новой. «Это опять ты?»

— спросил Арька. Это опять я, сказал старичок, давайте поработаем, если вы такие крутые. Мы очень крутые, сообщил Арька и позвал Дровосека. Ты смотри, Дровосек, сказал Арька, ты смотри у меня… Дровосек все понял и обещал смотреть.

А старичок пошел переодеваться.

Потом они с Дровосеком долго веселили народ: старичок бычком кидался вперед, суча ручонками, а Дровосек отходил в сторону и пинал старичка пяткой в задницу. Или мазал перчаткой по мордашке.

Короче, веселуха.

А потом пришел Отбитыч… то есть Феликс Германович.

Все.

Шемет пожал плечами.

История была совершенно дурацкая. Как и все истории, от которых отчетливо пахнет жареным.

— Пошли, Феликс, — решил он, вставая. — В больницу съездим, что ли… На улице к ним кинулся знакомый плешивец. Шемет уже машинально

поддернул рукав кожаного плаща, глядя на часы, но гражданинчик, как выяснилось, временем не интересовался.

— Прошу прощения… Извините, там сумка… сумка моя осталась! В зале. Можно, я заберу? И это… как там ваш товарищ?

Шемет с удивлением посмотрел на Отбитыча и обнаружил: распухшая по жизни физиономия боксера наливается дурной кровью.

Вот— вот закипит.

В эту минуту, потемнев лицом, второй тренер был чудовищно, невозможно похож на своего кумира — знаменитого «ухогрыза» Майка Тайсона.

— Костя… — Глухой рык заставил дернуться хрящеватый кадык Отбитыча. — Костя… С-сука!

— Что? Ты чего, Феликс Германович, умом тронулся?!

— Костя, это же он! Он, п-падла! Который Шурку завалил! Ах ты…

Вдруг став по-молодому быстрым, Отбитыч оказался совсем рядом с гражданинчиком. Но бить раздумал. Не до такой степени взвился, чтоб не понимать: пришибешь кощея — не отмажешься. Поэтому он просто толкнул гражданинчика в грудь левой рукой, в результате чего неудачливый плешивец улетел к ближайшему тополю, где и присел.

А Отбитыч сломал себе два пальца и один вывихнул.

— Я ведь!… — завизжал гражданинчик резанным на святки поросенком. — Я только!… Я попробовать хотел!

— Попробовать? — вежливо спросил Большой Босс, не обращая внимания на ругательства Отбитыча. — Что ж, давайте попробуем. Меня зовут Константин Георгиевич. А вас?

Большой Босс доверял своему нюху.

Ставить на «темных лошадок» рискованно, но эта лошадка была уж слишком темной.

XII. НОПЭРАПОН

СВЕЧА ШЕСТАЯ

С сорока пяти лет необходимо во многом переменить способности в Но. Но коли до этого возраста хранишь в себе цветок неутраченный, он-то и есть цветок истинный. Что до тонкого подражания, то, начиная с этого периода, едва ли требуется столь уж прибегать к нему. В целом лучше выбирать пьесы присущего тебе стиля, играть легко и спокойно, без видимого усилия. Вот и выходит; кто знает собственную плоть, является мудрым в сердце своем.

1

Ну ты это… ты, чудила, взаправду жизни лишаешься или как? Нету у меня времени торчать здесь…

У рогатой коряги, сплошь обросшей слизью и гнилыми ошметками, стоял каппа. Точно такой, каким был он в детских сказках и описаниях вралей-очевидцев. Ростом по грудь Мотоеси, коренастый пучеглазец с осьминожьим клювом вместо носа, каппа приплясывал от нетерпения и поглядывал на юношу с отчетливым намеком.

«Сейчас утопит… — Странно, мысль эта не вызвала ужаса; просто скользнула вялой змеей по задворкам разума, исчезнув в темноте норы. — Прыгнет, вцепится и утопит. Ну и ладно… пусть… так даже лучше!»

Каппа обиженно надул щеки пузырем.

— Ходят тут, ходят, а чего ходят, и сами не знают!… — Водяник вроде бы ни к кому конкретному не обращался, даже глядеть стал в сторону (нет-нет да и кося круглым рыбьим глазом на остолбеневшего юношу). — Девочку нашу гоняют, железкой своей грозятся… блюют опять же где ни попадя, морду в чужой речке полощут!… Ни стыда, ни совести!