Мария Семенова - Право на поединок Страница 6

И что грызёт? С чего он вообще взял, будто его каким-то боком касались дела Асгвайра и его семьи?… Мало ли с кем на день-два сводила жизнь, чтобы тут же разлучить навсегда!

За горами лежал нарлакский город Кондар. Там тоже был морской порт, хотя и не такой большой, как в Галираде. Посуху через Засечный кряж ходили налегке и пешком. Те, кто путешествовал с имуществом и товарами, предпочитали трёхдневное плавание по морю. Тропа лезла вверх по каменному склону, одетому шишковатой бронёй пёстрых от лишайника валунов. Между валунами вгрызались корнями в твердь двадцатисаженные ели. Сквозь опавшую хвою по сторонам тропинки пробивалась кислица.

Выбравшись на гребень самого первого склона, Волкодав остановился подождать Эвриха и обернулся назад. Холмы предгорий катились вдаль, точно мягкие зелёные волны. Среди сплошных лесов блестели озёра, струились, бурлили протоки. Волкодав нашёл глазами озерко, возле которого стоял бортников двор, но ни дома, ни тына не видать было под густой сенью деревьев. А далеко-далеко за озёрами и лесами изгибалась широкая отсвечивающая полоса. Великая Светынь, Мать-река всего веннского рода. Волкодав поклонился ей, простёршейся у самого горизонта, потом посмотрел на запад. Там, за непроходимой прибрежной грядой, раскинулось тускло-голубое море, сплошь усеянное островами. Утёсистый кряж, окутанный дымкой, закрывал устье Светыни и город, раскинувшийся на берегу. Волкодав рассмотрел только видимый с огромного расстояния ровный каменный голец, воздетый в синеву, точно перст подземного чудища. Величественная башня, изваянная Богами. Туманная Скала.

Волкодав вздохнул и посмотрел туда, куда теперь лежал их с Эврихом путь. Круча подпирала кручу, одна обрывистей другой. Лес и камень, камень и лес – синевато-зелёные частоколы остроконечных хвойных вершин… В двух местах неслись вниз водопады, окутанные облаками переливчатых брызг… Восточнее, залитые ослепительным солнцем, возносились к небесам исполинские заснеженные хребты. Облачка, гулявшие над головой Волкодава, плыли в ту сторону и стайками собирались у колен великанов. Выше, словно растекаясь по невидимой тверди, струились, кутали ледяные плечи гор призрачные серебристые перья…

– Красота-то какая! – выдохнул Эврих, взобравшись наконец на гребень следом за венном. – До чего хорошо! Давай постоим немного, друг Волкодав!

Зрелище определённо стоило упоминания в только что начатых «Дополнениях». Как-нибудь так: «…на границе же сольвеннской и нарлакской держав находится большой горный край, именуемый Засечным кряжем. Он не обжит людьми и посещается только охотниками. Но путешественник, дерзнувший…»

Волкодав пробурчал нечто невразумительное, сел наземь и принялся рыться в заплечном мешке. Эврих укоризненно покосился на «варвара», отказываясь понимать, как можно оставаться глухим к чудесам и красотам Божьего мира. Зрелище заснеженных каменных громад должно было, по его мнению, возвышать и очищать душу, сообщая ей мысли о великом и вечном… Если, конечно, оная душа не вовсе обделена тонкостью и чувством прекрасного…

Знать бы тебе, что делается в этих горах, думал между тем Волкодав. Там, дальше к югу, где их называют Самоцветными за драгоценные жилы, выпущенные к самой поверхности по явному недосмотру Богов!… Волкодав, спроси его кто, сказал бы, что хуже гор места на свете быть не могло. И причины для такого суждения у него были самые веские. Он не очень-то рассказывал Эвриху о семилетней вечности, проведённой в каменных недрах, на самой страшной каторге населённого мира. Он вообще рассказывать о себе не любил. Тем более что и хвастаться в прожитой жизни было особенно нечем…

Учёный аррант вдруг воздел руки и торжественно продекламировал:

Снежные пики Земли, озарённые солнца лучами,Суть отраженья Горы, что воздвигли бессмертные БогиСлавным седалищем Света при самом начале творенья, -Неба вершины, духовным провидимой оком!

Чтение предназначалось грубому варвару, чей разум Эврих не терял надежду облагородить. Волкодав не собирался ему говорить, что мог бы наизусть продолжить классическую поэму. Он запомнил её там же, на руднике. Её очень любил его напарник, с которым они, прикованные к одному рычагу, крутили в подземелье ворот.

Волкодав стянул кожаные завязки мешка, поднялся на ноги и хмуро буркнул:

– Пошли!

Я – меч. Прославленный кузнецМеня любовно закалял.Огонь Творящий – мой Отец.А Мать – глубокая Земля.

Вспорю кольчугу, как листок,Чертя свистящую дугу.Пушинка ляжет на клинок -И распадётся на лету.

И всё ж не этим я силён.Иным судьба моя горда:Я Божьей Правдой наделёнИ неподкупностью суда.

Когда исчерпаны словаИ никакой надежды нетПонять, кто прав, кто виноват, -Спроси меня! Я дам ответ.

Суров мой краткий приговор:Всему на свете есть цена!Огнём горит стальной узор -Священной вязи письмена.

Закон небесный и земнойНавеки вплёл в себя мой нрав…И потому хозяин мойНепобедим, покуда прав.

2. Сломанные крылья

– А ты знаешь, друг Волкодав, почему он так называется? – спросил Эврих.

Крутая каменная тропа, по которой местами приходилось взбираться на четвереньках, вывела их на гребень очередного обрывистого кряжа, поросшего великолепными елями. Здесь, наверху, обнаружилась небольшая площадка. За нею вздымался к небесам очередной взлобок – почти голое нагромождение чугунно-серого камня, лишь кое-где украшенного зеленью да жёлтыми и малиновыми пятнышками цветущих кустов. Кряж обрывался на площадку отвесной стеной, отполированной дождями и ветром до тёмного блеска. Так блестит неподвластный ржавчине старинный металл.

– Так ты знаешь, откуда у него такое имя? – кивая в сторону утёса, повторил Эврих.

– Ну?… – спросил Волкодав больше для того, чтобы аррант наконец выговорился и умолк.

– В книге Салегрина Достопочтенного «Описание стран и земель» приводится легенда о том, что когда-то в древности здесь обитало племя крылатых людей. Так вот, когда эти люди чувствовали приближение смерти или по какой-то причине утрачивали способность летать, они приходили на этот утёс и бросались с него вниз. Потому-то он и называется Утёсом Сломанных Крыльев. Прекрасная легенда, не правда ли?

– Правда, правда, – пробурчал Волкодав, размышляя про себя, почему это у книгочеев вроде Эвриха что ни легенда, то обязательно прекрасная. Даже какая-нибудь непроходимая гадость вроде предания о том, как саккаремский шад застукал свою дочь с конюхом и велел её утопить, привязав к ногам полный мешок золота.

А Эврих в который раз огорчённо подумал о том, что варвар всё-таки неспособен был внимать высокой поэзии.

И вот тут-то Волкодаву разом стало не до него. И уж вовсе не до бредней какого-то давно умершего Салегрина. Ибо Мыш, только что мирно дремавший на жёсткой ремённой петельке, пришитой к ножнам меча нарочно ради него, вдруг проснулся, выполз на плечо Волкодаву и обеспокоенно зашипел. А потом развернул чёрные крылья и свечой взвился вверх!

Как все летучие мыши, он предпочитал бодрствовать по ночам. Но жизнь с Волкодавом давно приучила зверька просыпаться и действовать в любое время суток, когда было необходимо.

Венн проводил взглядом стремительно возносившееся пятнышко… и острые глаза внезапно различили какое-то шевеление высоко наверху, за самой кромкой обрыва. Волкодав напряг зрение. К отвесной круче медленно, с трудом подползал человек. Вот появилась голова, вот свесились длинные волосы, вот напряглись тонкие руки, цеплявшиеся за выступы камня. Сейчас они сделают последнее усилие и…

Эврих испуганно шарахнулся прочь: Волкодав молча швырнул наземь заплечный мешок и сломя голову кинулся через площадку вперёд. Молодой аррант сообразил, что к чему, только когда сверху вниз мимо ржаво-серой скалы заскользил, переворачиваясь в воздухе, лёгкий человеческий силуэт.

Что до Волкодава, – венну казалось, будто тело падало очень медленно, паря возле каменной стены, словно комок невесомого пуха. Он знал, отчего так происходило. Внешнее время всегда замедляло для него свой ход, когда он выкладывался до конца, а сейчас был именно такой случай. Волкодав успел оказаться как раз там, где должно было грянуться оземь валившееся из поднебесья тело, и вскинуть руки навстречу. Он успел заметить, что тело было женским, что на изорванной одежде запеклись багровые пятна… успел даже разглядеть обезображенное побоями лицо с закрытыми глазами и прикушенной нижней губой. Коснувшись его ладоней, тело сразу перестало быть невесомым. Страшной силы удар опрокинул венна на камни. Валясь навзничь, он ещё подумал, что, кажется, всё-таки смягчил падение неведомой женщины. Потом он ударился виском, и сознание кануло в темноту.