На стороне мертвецов (СИ) - Волынская Илона Страница 6

Митя стиснул кулаки так, что ногти впились в ладони, оставляя выдавленные полукружья. Божков, нежданную находку горе-археологов, упокоил вовсе не он. Но та, что сделала это, не станет претендовать на долю добычи… ведь она их и подняла, дура деревенская! А вот мертвяков перебил он, почитай, в одиночку — отец со Свенельдом не видели и сотой доли армии мертвых, что поднималась из бездн земли за высоким забором бабайковского подворья. Урядник Гнат Гнатыч, и стражники его вместе с конями, и отец со Свенельдом — орде мертвяков они были на один зуб! Только косточки бы хрустнули, если бы… если бы Митя не сделал кое-что… о чем он никому не может рассказать! Да он всех их спас! Включая глупую ведьму… А теперь еще должен им за это платить?

— Что вы предлагаете, Свенельд Карлович? — не обращая внимания на красного от ярости сына, спросил отец.

— Я вижу лишь один выход: найти рабочих в отдаленных местах. В центральных губерниях недород, осенью там начнут сколачивать артели на заработки. Мы отправим герра Лемке нанять такую артель. Может, даже две… Если привезти их прямо сюда, и хотя бы на первых порах не позволять общаться с местными, за зиму мы сможем произвести изрядно недорогого кирпича. Возможно, удастся сохранить стекольный цех. А там, глядишь, и отношение местных изменится, если до весны с артельщиками ничего… эдакого… не случится.

— Совершенно ничего… эдакого. Просто будучи живыми работниками… они всего лишь замерзнут тут насмерть. — хмыкнул Митя.

А у Бабайко были резоны использовать в цехах мертвецов! Ни спать им не нужно, ни есть, ни греться… ни жалованья.

— Дмитрий! — цыкнул отец. — Но я вынужден согласиться. Я, конечно, слыхал, что местные зимы много мягче…

— В Петербурге преувеличивают мягкость здешних зим: тут и до -25-ти по Реомюру случается[2]. — перебил Штольц. — Нужны бараки, с печами. Но… работников нет, а наши пароботы слишком тяжеловесны для строительства. Пусть даже «мертвецкого кирпича» у нас предостаточно. — криво усмехнулся Штольц… и уставился на своего ярла выжидательно.

Первым сообразил Митя.

— Нет! — он вскочил с топчана. — Нет-нет-нет! Вы хотите поселить их… здесь? — он обвел стены кабинета полным ужаса взглядом. — Превратить подаренное государем имение в ночлежку для каких-то… — дальше слов не нашлось. Он только на миг представил имение Белозерских… или младшего князя Волконского… или любого другого достойного уважения человека… где на драгоценном паркете вповалку дрыхнуть эти… в армяках… и анфилада залов наполняется неповторимым ароматом онучей. Ах да, здесь же нет паркета! Он знал, что это аукнется! Знал!

— Да Митя же! — отец повернулся к управляющему. — Свенельд Карлович… Вы действительно… хотите заселить артельщиков… сюда? В наш дом?

— Мы не можем работать на землях имения, потому что не сезон. Мы не можем работать в брошенных цехах, потому что к нам не идут работники. — каждая фраза управляющего звучала увесисто, как удар паробота по свае. — Мы не можем нанять привозных работников, потому что им негде жить в морозы. Единственное, что у нас есть — это восстановленный господский дом.

— Порядочный человек не станет так использовать свой дом! — выпалил Митя.

— Дмитрий! — громыхнул отец. — Немедленно извинись перед Свенельдом Карловичем!

— Простите! — пробурчал Митя. Хотя было бы за что! И перед кем!

— Я не обиделся. Я понимаю, что так не делается и… мое предложение несколько неприлично… — волнуясь, начал Свенельд Карлович.

— Несколько? — взвился Митя. — Да если в свете узнают… прослышат…

— То им не будет до нас ни малейшего дела! — рявкнул отец. — Хватит, Митя! Сперва ты не хотел сюда ехать — а теперь ведешь себя, будто татарская Орда вот-вот захватит твое родовое гнездо!

Митя посмотрел на отца с возмущением. Родовое-не родовое, а он здесь жизнью рисковал, и теперь хочет, чтоб это хоть как-то окупилось! Желательно, деньгами! А оно не окупается и… Свенельд Карлович как раз и хочет, чтоб были деньги… проклятье, он запутался!

— Мы завтра уезжаем: мой отпуск и так непозволительно затянулся. — отец прошелся по кабинету. — Жить мы станем в Екатеринославе… или ты хочешь остаться здесь? — он бросил на Митю быстрый раздраженный взгляд.

Здесь? Он и в этом их Екатеринославе жить не желает!

— Я не хочу, чтоб на моей кровати спал какой-то грязный… крестьянин!

Неужели отец согласится? Это же полная потеря самоуважения!

— Наших кроватей им все равно не хватит — на целую артель-то. — очень серьезно сказал отец, но глаза его смеялись. — Будем мебель закупать, и кровати сменим.

— Но я же буду знать!

— Довольно! Я не могу просто содержать этот дом без всякой надежды вернуть средства! — зло поджал губы отец.

Его гримаса как в зеркале, отразилась на Митином лице. Конечно же, нет! Потому что не умеете вы, батюшка, устраиваться в жизни как прочие… порядочные люди. Чтоб глава Департамента полиции громадной губернии артельщиков в дом селил, потому что денег не имеет! Да кому рассказать — не поверят! Только на это вся Митина надежда.

— Да и ты, мой милый мальчик… Как ты собираешься платить налог?

— Еще платить? — взвился Митя. — За что?

— Воинская добыча облагается податью. — ехидно хмыкнул отец. — На что специальная комиссия имеется. Приедут, высчитают сумму… Так что бабайковские цеха или тишком сжечь, чтоб и духу от них не осталось… или уж выкручиваться как-то…

Митя обессиленно рухнул обратно на топчан — и тихо зашипел сквозь зубы. Топчан был жестким. И занозистым. И штопанные штаны от заноз не спасали.

— Ну что ж, раз мы все решили… — удовлетворенно хмыкнул отец.

«Вы, батюшка, решили! Меня никто не спросил… А если и спросили — то не так, и решили — неправильно!»

— …завтра выезжаем. — подвел итог отец. — Думаю, Ингвару тоже не стоит оставаться в имении — когда у него там занятия в реальном училище начинаются? Двадцатого августа?

Ох, Древние, еще и Ингвар! Ингвар будет с ними жить! Митя не то чтобы позабыл об этом, но… словно задвинул неприятную мысль в дальний чулан, не желая портить такое недолгое лето! И вот теперь мысль нагло вылезла из чулана и предстала перед ним во всей своей омерзительности — Ингвар будет с ними жить! Весь год!

— Вам, Аркадий Валерьянович, обустроиться надо, не заботясь о посторонних мальчишках.

— Ингвар нам вовсе не посторонний. — любезно ответил отец. — И я искренне надеюсь, что обустройство больших усилий не потребует. — отец лукаво прищурился, будто хранил некую приятную тайну.

Конечно, Ингвар нам не посторонний! Ингвар нам — страдание и боль, и вечный зуд в неудобопроизносимом месте! По крайности, некоторым из нас!

— Да и проще нам забрать его сейчас, чем потом вам наново паротелегу гонять.

«Мою паротелегу. — мрачно подумал Митя. — Тоже из бабайковской добычи. Потому что паротелегу Штольцев Лаппо-Данилевские оставили себе».

— Так что пусть собирается! — заключил отец.

— Я могу ему передать! — сладким, как патока, голосом предложил Митя. Кто сказал, что месть нужно подавать холодной? Ее надо хлебать с пылу-с жару, а когда остынет… можно и подогреть!

— Благодарю, я сам. — сдержанно отказался явно заподозривший что-то Свенельд Карлович.

— Вы только, Свенельд Карлович, проследите, чтоб водку с бабайковской винокурни на паротелегу грузили.

Что Митя, что Свенельд Карлович уставились на отца с одинаковой растерянностью.

— Водку? Зачем? — наконец пробормотал управляющий, но тут же спохватился. — Ох, простите, Аркадий Валерьянович, я не имею права спрашивать.

— Зато я имею! — вмешался Митя. — Это моя добыча!

— Как это — зачем? В полицию доставим, для уничтожения! — удивился отец.

— Но… Ее же и продать можно, только этикетки поменять, чтоб «мертвецкую водку» не опознали. Я уже и с покупателем сговорился…

— Свенельд Карлович! Ну ладно Митька — личность безалаберная и знанием законов не обремененная, но вы-то! Или не знаете, что на водку в Империи — казенная монополия, и производство оной, а равно и продажа иначе как по специальным патентам преследуется по статьям 1131, 1134–1138, и 1140–1146 Устава Уголовного суда? Уж не предполагаете ли вы, что вступление в должность начальника губернского Департамента полиции я начну с… торговли нелегальной водкой из-под полы?