Маргит Сандему - Ангел с черными крыльями Страница 6

Эбба больше не жила в Кнапахульте, она повторно вышла замуж за одного из жителей округа. Но Тула часто навещала ее, что доставляло им обеим радость. Туле нравился язык бабушки Эббы: он был прост, всегда точен, временами груб и непристоен. И бабушка умела рассказывать такие занимательные истории! Они не все были правдивыми, но из них маленькая Тула узнавала достаточно о мужчинах и их привычках.

К счастью, дома никто не знал, чего набиралась Тула у бабушки!

Истории о мужчинах казались ей захватывающими. Раньше она многого не понимала, но теперь ей все становилось ясно. Она узнала о том, что мужчинам нравится смотреть на определенные места у женщин и девушек. Тула не должна позволять им это делать, сказала Эбба, не догадываясь при этом, какие семена заронила в душу девочки. Туле было уже десять лет, и однажды она наткнулась в лесу на парочку, которая занималась любовью. Она неслышно и незаметно подкралась к ним и села почти рядом, наблюдая за тем, что они делают. Казалось, это им обоим приятно и в то же время трудно, Тула точно не поняла.

Она не знала этих людей. Она не знала, что эта парочка крутится возле дома Гуниллы и Эрланда потому, что там редко кто бывал. Парочка эта явилась с другого конца округа, и им не хотелось, чтобы их кто-то узнал, им хотелось без помех провести этот идиллический час.

Внезапно женщина повернула голову и увидела ребенка. Она издала хриплый вопль и сделала попытку подняться. Мужчина тоже увидел девочку, наблюдавшую за ними с вежливым интересом. Он вскочил, запутался в спущенных штанах, споткнулся и упал навзничь; женщина принялась лихорадочно искать свое белье, ползала по земле на коленях.

Но Тула все же выяснила для себя кое-что непонятное. Не помешало ей и то, что мужчина прикрывал рукой самую благородную свою часть — она уже увидела ее и поняла, для чего она предназначена.

— Интересно… — говорила она самой себе, возвращаясь домой. Теперь в домике никто не жил: отец был на службе, а мать с Тулой перебрались к деду. Но ей нравилось время от времени посещать «дом», чтобы побыть там одной. У нее в голове возникали всякие странные мысли, не имевшие отношения к другим людям. В одиночестве она упражнялась во всевозможных фокусах, проверяя, в какой степени она владеет колдовством, определяя, что ей уже удается.

Вынув из-под темного камня, лежащего у порога, ключ, она вошла в дом. Приятно было чувствовать полную тишину.

Она стала думать о том, что видела. Ее подружка Амалия говорила ей как-то о странных играх взрослых, но при этом она так хихикала, что Тула не могла разобрать ни слова. Скорее всего, Амалия знала об этом не больше, чем она сама.

Взяв парафиновую свечу, Тула попробовала засунуть ее в свое потайное место. Но, конечно же, ей было это неприятно.

— Фу! — сказала она и отбросила свечу в сторону. — Это так больно!

Выйдя из домика, она заперла дверь и направилась обратно в Бергквару.

— В самом деле, взрослые дураки, — твердо решила она.

Вскоре в жизни Тулы начался новый период.

У нее появился идол!

Все семейство отправилось в Скенас, что в Седерманланде, к конфирмации Анны Марии.

Там она встретила своих родственников, почти одногодок, Анну Марию и Эскиля. Они были на несколько лет старше Тулы, но как хорошо им было играть вместе, всем троим! Анна Мария была спокойной и стеснительной, с прекрасной, мягкой улыбкой, и явно восхищалась неукротимым Эскилем. Тула тоже была совершенно увлечена им! Он все умел, все знал! Она пошла бы за ним и в огонь, и в воду. Да, она смогла делать это и в буквальном смысле. Как-то они забрались на большой дуб, куда не осмеливались залезать ни Анна Мария, ни другие дети, — и Тула смотрела на них сверху вниз, с чувством превосходства. Взрослые были потрясены и хотели принести лестницу, чтобы ссадить Эскиля и Тулу, но дети слезли сами. Все дети собрались в уголке сарая и таинственно перешептывались, и Эскиль был среди них признанным вожаком, и его мнения и предложения кружили всем голову. Тула до конца не понимала, говорит ли он всерьез, предлагая поджечь дамскую уборную, но она знала, что ей следует быть осторожной, чтобы не выдать свои скрытые таланты.

Из всех собравшихся на конфирмацию она боялась одного человека: отца Эскиля, Хейке Линда из рода Людей Льда.

Ах, как она восхищалась Хейке! Ах, с какой радостью она подошла бы к нему и сказала: «Мы с тобой сделаны из одного теста!» Но инстинкт подсказывал ей, что этого не следует делать. Пока что она не позволяла себе раскрывать перед другими свою тайну. Пока ее вполне устраивало то, что все считали ее «божьей овечкой».

Вот почему она избегала смотреть в глаза дяде Хейке. Но не всегда. Состроив на лице самую радостную, преданную мину, она смело бросала на него взгляд, а Хейке улыбался ей в ответ, ничего не подозревая. Но когда она принималась проказничать… Тогда она не осмеливалась даже смотреть в его сторону. Потому что она знала — он поймет по ее глазам, что у нее на уме.

Ей повезло — ни разу в ее глазах не мелькнул желтый огонек. Никакой желтизны не было в ее глазах и тогда, когда она замышляла какое-нибудь зло против других. Но она слышала историю Сёльве. О том, что цвет его глаз постепенно менялся. И не хотела рисковать.

Тула хорошо провела время в Скенасе.

Но когда пришло время собираться домой, она тяжело вздохнула. От облегчения и одновременно от сожаления.

Хорошо было иметь такого идола, как Эскиль. Хорошо было устраивать вместе с ним всякие проделки. В таких случаях она обычно думала: «Что бы сказал по этому поводу Эскиль? Он сказал бы, что я смелая и толковая. Ему бы это понравилось». Но хорошо было также просто думать о нем. От идола большего и не требуется. А быть все время поблизости от него казалось ей обременительным. Ей приходилось задумываться над тем, не переступает ли она границы нормального. Ведь Тула желала счастья и успеха тем, кого любила, а тем, кого не выносила, желала всего самого наихудшего, сопровождая свои желания соответствующими проклятиями, которые оказывались действенными. Но Эскиль задавал ей то и дело вопросы, на которые она отказывалась отвечать.

И поскольку он был ее идолом, а не первой любовью, потому что она была еще мала для этого, ее вполне устраивало, что они живут в разных странах.

Они никогда не писали друг другу писем. Такими пустяками Тула не утруждала себя. Но он продолжал оставаться ее путеводной звездой. И это было хорошо, поскольку сознание того, что он человек нормальный, сдерживало в ней на время ее сексуальные интересы. Ей пришлось стать более разборчивой. К примеру, она не стала мстить Амалии за то, что та дружила с другими девчонками. Она не стала также мстить бабушке Сири, когда та запретила ей смотреть, как к корове подпускают быка. (Правда, это не помогло, потому что Тула все же увидела это.) Она не стала мстить и своим многочисленным дядям и тетям из фермерского дома, братьям и сестрам папы Эрланда, хотя она и очень злилась на них за их медлительность и тупость. Они ведь были ее близкими родственниками, и она по-своему любила их. Но в то же время она понимала, что ее любимый папочка был единственным из них, у кого варила башка. Не то, чтобы он отличался ученостью — вовсе нет, но здоровый крестьянский ум у него присутствовал. К тому же он был так добр к ней и к маме Гунилле, что только за одно это его стоило обожать.