Аня Сокол - На неведомых тропинках. Шаг в пустоту Страница 6

На лице пленника не было страха, была злость на тех, кто лишил его свободы. С губ не сорвалось ни одного слова, ни одного ругательства или проклятия. Только рычание, так ведет себя собака, попавшаяся службе отлова.

Угрим, не мешкая, взмахнул рукой — и удерживаемый окутался белесой дымкой изморози, навеки застывая ледяной статуей.

— Черт, — простонал меченый мужчина, отдергивая руки от замерзающей лапы с когтями.

Он был молод, черноволос, с широкими скулами и раскосыми азиатскими глазами.

— Можете не благодарить, — голос Угрима был холоден, как и его магия.

— Благодарить? — Хранительница обернулась, и от огня ее глаз отступили все. — Это лишенный разума, и мы взяли его живым, а ты…

— Он напал на ученика, его в любом случае ждала смерть, — не принял упрека наставник.

— Он оружие, — рявкнул черноволосый. — Родителям мальчика будет интересно, кто и по какой причине лишил нас шанса выйти на виновного.

Разгорающийся скандал нравился зрителям, которых с каждой минутой прибавлялось, ничуть не меньше, чем поимка голого человека. Дети постарше отважились подойти ближе, тихонько подавая какие-то знаки Алисе. Любопытство, жадное и неприкрытое, висело в воздухе. Лишь несколько лиц выражали сочувствие, а одно — страх. Карие глаза из-под русой челки испуганно смотрели на застывшего подо льдом пленника. Мальчишка, на вид немного старше раненого, очень уж старался не привлекать внимания, выглядывая из-за широкого ствола дальнего дерева. Как водится у нечисти, достиг он прямо противоположного эффекта: то одна, то другая голова, уловив эмоции, поворачивалась в его сторону. Правда, потом все взгляды все равно возвращались к нам, мало ли чего боится мелкий, да хотя бы того, что его застукают в неположенном месте. И я бы так решила, если бы парнишка не казался мне смутно знакомым. Тот же испуг был на его лице в первый мой визит в filii de terra. Первый встреченный мной тогда ребенок.

— Я убил убийцу, — стоял на своем Угрим.

— Его бы допросили, и кто знает?..

Я отвлеклась на минуту, а когда опять посмотрела на толстый ствол, наткнулась на полное ярости лицо. Тут уж обошлось без гаданий, пацан исчез, на его месте стоял мой сосед. Что здесь забыл Веник — вопрос любопытный, но не настолько актуальный, а уж причин злиться на меня наберется воз и маленькая тележка. Удивляло другое: столь открытое проявление чувств было несвойственно осторожному падальщику.

— Допросили? Лишенного разума? — В голосе Угрима прорезалась ирония. — Я сэкономил всем время, звери не разговаривают.

— Поэтому и убил, — помощник хранительницы встал напротив учителя, — чтобы отрубить все концы? Допросы бывают разные.

Разговор явно выходил за рамки словесной перепалки.

— Адаш, ты смеешь обвинять меня? — Угрим прищурился и шагнул к черноволосому. — Ты — ходячее несчастье,[2] если уж кого и обвинят, то не меня.

Значит, все-таки злыдень, отметила я, невольно делая шаг назад и немного стыдясь этого.

— Вырви ему горло, Адаш! — азартно выкрикнула Пашка, и несколько человек в собирающейся толпе ее поддержали.

— Благодарю за поддержку! — сдержанно прокомментировал выпад бывшей подружки ледяной наставник. — На тебя, Прасковья, всегда можно было положиться.

Все были на взводе. Мужчины сцепились бы, это было вопросом времени. Все шло к хорошей драке. И она произошла. Но главные действующие лица удивили.

Из кустов, минуя ту тропинку, которой мы пришли, не выбежал, а вылетел молодой парень, подросток лет пятнадцати, с искаженным от ярости веснушчатым лицом. Он не видел никого: ни явидь, с которой едва разминулся, ни сошедшихся, как бойцовские петухи, учителей, ни хранительницу, ни застывших в ожидании зрителей. Его вела ярость, а перед глазами стояла одна цель.

— Ты за это заплатишь, Седая! — ломающийся голос сорвался на фальцет.

Он не остановился ни на мгновение, не позволил себе ни промедлить, ни задуматься. Я при всем желании не успела ему помешать. Он накинулся на Алису, рыча и оскаливая белоснежные клыки. Святые! Парень был выше моей дочери на голову и вдвое массивнее. В отличие от меня Алиса оставалась спокойной, позволив себе высокомерную улыбку, прежде чем они сцепились и покатились по траве. Брызнула кровь. Я закричала.

Я бросилась вперед раньше, чем осознала, что хочу сделать. Было забыто все: и собственная медлительность, и неповоротливость, и осознание того, что передо мной ребенок, — мораль, воспитание, нежелание причинять вред были отброшены в мгновение ока. Сейчас я хотела быть нечистью. Голова мальчишки оказалась перед глазами на одну секунду, но этого хватило, чтобы вцепиться ему в волосы.

— Арх, — парень захлебнулся рыком и отмахнулся.

Я даже не уловила его движения, почувствовав смазанный, слава святым, удар по лицу. Больно! Рот тут же наполнился кровью, руки разжались, и я покатилась по траве.

— А вот за это заплатишь ты, Видящий! — закричала Алиса и они снова сплелись в живой клубок.

Я вскочила на ноги, смутно ощущая в руке знакомую тяжесть рукоятки ножа. Но не остановилась. Вечный вопрос выбора: твой ребенок или чужой — решен уже давно. Я не учла, что здесь есть создания быстрее меня. Они вмешались не сразу, так как зрелище пускающих друг другу кровь подростков было чем-то мило их сердцу. Я и мой нож не оставили им выбора. Угрим и Адаш растащили учеников прежде, чем я успела сделать шаг, четко и по-деловому.

Рубашка на плече парня быстро намокала от крови, не повезло конопатому. Алиса демонстративно облизала заостренный коготь.

— Кровь за кровь, Видящий, — засмеялась она, коса растрепалась, футболка была чуть надорвана у горла, пятна травы и земли на светлых хлопковых бриджах. Я с облегчением выдохнула.

Парень дернулся, но Адаш держал крепко.

— Убери нож! Немедленно! — Пашка схватила меня за руку.

Я повернулась, только сейчас заметив хранительницу. Мила смотрела на лезвие, и в ее глазах бушевало пламя. Обнаживший оружие против ребенка в filii de terra подлежал уничтожению. Ее долг защищать. Я торопливо убрала лезвие, подняла руки. Мила стояла прямо передо мной, в долю секунды переместившись с того края просеки. Буря в ее глазах не утихала.

— Святые, прости! — выдавила я, глядя в ее магическое пламя.

— Нет! Не смей! — закричала Алиса.

Парень засмеялся. Происходило то, чем меня пугали три года. Моя слабость стала причиной несчастья, которое погубит нас обеих. Хранительница в своем праве. Вынуждена признать, Кирилл был прав. Они все: Угрим, Веник, Пашка — были правы, я не часть этого мира, оттого и сдохну, если срочно что-нибудь не сделаю, не докажу, что не просто не хотела, неправда — хотела, а не могла причинить парню вред.