Хозяйка каменоломни в Драконьем доле (СИ) - Лебедева Жанна Страница 6

Когда старательные селянки ушли к себе, настало время объясниться.

Смирившись с тем, что быстро войти в роль герцогини-белоручки со своими привычками она вряд ли сможет, Анна придумала неплохую легенду, удобную и почти правдивую:

— Послушай, Мариса, — сказала она камеристке. — Мне нужно открыть тебе одну тайну.

— Какую? — живо заинтересовалась собеседница.

— Тебе, наверное, кажется, что я себя немного странно себя веду после того, как память потеряла?

— Да, — не стала отпираться камеристка. — Пожалуй что…

— Дело в том, что в последнее время мне снились сны, будто я — вовсе не я, а другая женщина. И живу не здесь, а в другом мире, совершенно отличном от этого… нашего, то есть. И теперь я все, как ты знаешь, забыла. Кроме этих снов.

Уф-ф… Анна выдохнула и с надеждой посмотрела на Марису. Поверит — не поверит? Совесть за обман почти не мучила, ведь по сути это не было таким уж страшным враньем. Былая жизнь на самом деле стала чем-то вроде сна.

Была ли она вообще?

Была…

Наверное.

Здесь, в новой, яркой, волшебной и молодой реальности драматичное прошлое совсем потеряло краски и размылось, обернувшись печальной серой грезой.

Мариса отхлебнула чаю. Глаза ее горели интересом.

— Расскажете, что там видели, госпожа? В ваших снах? Они, наверное, о-о-очень необычные!

И Анна рассказала.

Про город, полный самоходных повозок и спешащих по своим делам людей. Про многоэтажные многоквартирные дома. Про подземные норы метрополитенов. Про жизнь в трехкомнатной квартире без слуг.

— Как же господа и без слуг-то? — ахнула камеристка. — А ванну набрать? А камин растопить? А ужин подать? А лампы зажечь и потушить?

— Там в каждом доме… — Анна замялась, подбирая простые слова, чтобы описать привычные радости коммунального быта. Сыпать незнакомыми терминами она не хотела. Попыталась объяснить на пальцах. — Что-то вроде особой магии…

Камеристка все расспрашивала и расспрашивала. Анна рассказывала.

Под конец, когда за окнами повисла бархатная осенняя ночь, Мариса спохватилась:

— Что ж это я вас, госпожа, все болтовней своей беспокою? Спать давно пора. Путь выдался тяжелый. Пойдемте в ванную скорее, чтобы грязь дорожную смыть, и… — Она смущенно потупила взгляд. — Знаете что? Можно ли дать вам один совет?

Анна заинтересовалась:

— Конечно. Какой?

— Вы бы записали это все. Про чудеса и странности эти. А то сотрется из памяти и пропадет. Сны ведь имеют свойство постепенно забываться. Жалко будет. Может, что-то вроде дневника заведете? Вдруг это потерянную память восстановить поможет?

— Спасибо за совет. Я подумаю. — Анна вспомнила о том, что изначально планировала поменьше говорить и побольше слушать. Поэтому стала расспрашивать про Драконий дол и его жителей: — Кто такая Ирма? Почему она за все отвечает?

— Она староста в поселении и временная управляющая в имении. Раньше здесь был наемный управляющий, но потом уволился. Все уволились, когда разрушился мост и ваши родители перестали сюда даже изредка заезжать. Ходят слухи, что ваш папенька хотел Драконий дол продать за ненадобностью, но матушка ваша напомнила ему про один древний документ, в ее роду со времен прабабки хранящийся, который продажу запрещает. Совсем.

Анна заинтересовалась:

— Почему?

Мариса честно призналась:

— Того не ведаю…

Чуть позже, лежа в ванной, Анна обдумывала слова Марисы и никак не могла разобраться в своих чувствах к собственному прошлому. С одной стороны, оно несло боль последних минут жизни и ужас предательства. С другой, было в той жизни и много всего хорошего, чего не хотелось забывать.

Анна вплелась взглядом в синее кружево узоров на белом потолке. Нарисованные русалки и тритоны не могли подсказать решение.

Она вытянула искусственную ногу и положила на край. Не это ли настоящее чудо? Протез не нужно снимать. Можно мыться прямо с ним — и ничего. Она подвигала ступней, завороженно наблюдая, как повинуется мысленным импульсам блестящий шарнир.

Все-таки ей повезло с этим миром. Нужно наладить новую жизнь и прожить ее так, чтобы ни о чем не жалеть.

Анна повернулась к стене и улыбнулась собственному отражению.

Ванную с трех сторон окружали высокие зеркала. В них отражались закрытая дверь, кофейный столик рядом с диваном, шкаф с полотенцами, трюмо с десятком разноцветных баночек и пузырьков и большой камин, тепло которого напитывало все помещение ароматами экзотических масел и трав.

Пришла Мариса. Подала сначала полотенце, потом тяжеленный пушистый халат.

Отвела в спальню.

В мягком свете фонарей-ночников кровать под складками нависшего балдахина сама казалась пещерой.

В комнате было свежо.

За чуть приоткрытым окном ночь прорывалась переливчатым пением близкой реки. И шелестом листьев, уже местами подсохших и поэтому звонких…

Занавеска вдруг колыхнулась, и что-то заметалось в ней, путаясь в ткани.

— Ай! — Мариса схватила оставленное Анной полотенце и собралась шлепнуть им незваного гостя.

— Подожди.

Анна видела их прежде.

Летучих мышей.

Когда-то безумно давно, в походе, одна запуталась в волосах. Было нестрашно. Щекотно… И Лариса Чалова, жена председателя их турклуба, женщина совершенно бесстрашная, до безумия увлеченная природой, выпутывала рвущееся на свободу создание из Анниной шевелюры.

Та мышь была изжелта-серенькая, с белым брюшком, с прозрачными длинными ушками, с острой розовой мордочкой и смешными пальчиками-крючочками на пергаментных крыльях. Оказавшись в человеческих руках, она оскалила крошечные зубки и тут же была отпущена на свободу.

Лариса Чалова сказала, что это, должно быть, ночница…

Анна бережно освободила местную мышь из западни. Она тоже оказалась белобрюхой и длинноухенькой. Только была больше той, прежней.

Раза в три…

И эта мышь не сердилась. Она внимательно смотрела на Анну бусинками глаз, покорно ожидая, пока ее выпустят в окно.

— Ну и страшилище, — нахмурилась камеристка.

— Это ночница. Наверное… — повторила Анна слова Ларисы Чаловой. — Должно быть, прилетела из подземных гротов.

Мариса затворила оконную створу, защелкнула медный шпингалет.

— Вот так-то лучше. Ложитесь, госпожа, спать. Что-то мы засиделись совсем.

Часы в резной оправе пробили полночь.

В деревне залаяла собака, и в ответ ей со стороны берега прилетел надрывный жутковатый звук.

— Кто это? — спросила Анна.

— Гиены, — рассказала Мариса и успокоила: — Они ручные. Домашние. Их Орра держит.

— А кто такая Орра?

— Орчиха. Работает в каменоломне. Для их народа скалы и подземелья — дом родной.

Анна изумленно вскинула брови.

— Хочу с ней поскорее познакомиться. А где она живет?

— Ее дом стоит отдельно от деревни. Чуть дальше. У берега Резвянки, на тропе, что ведет к шахтам. — Мариса подошла к резному комоду на высоких медных ножках, достала из ящика мягкое ночное платье, подала. — Вам помочь переодеться?

— Спасибо. Справлюсь сама, — отказалась Анна.

Камеристка почему-то усомнилась:

— Точно?

Анна убедила ее:

— Да. Хочу чувствовать себя дееспособной, понимаешь? — Она красноречиво постучала костяшками пальцев по искусственной ноге. — Мне это нужно. Хочу заново в себя поверить и жить полной жизнью.

— Я понимаю, — закивала камеристка. Предположила робко: — Это другая женщина из снов так на вас повлияла?

— Почему ты так решила? — поинтересовалась Анна в свою очередь.

— Потому что… — Мариса помрачнела, потупила взгляд и видимо пожалела о сказанном. — В общем-то, неважно. Главное, что теперь вы столь жизнерадостны и бодры, что я больше не боюсь за вас…

— Больше не боишься? Как это понимать? — насторожилась Анна. Она легко справилась с ночнушкой и теперь по привычке подыскивала вешалку для халата. — Что не так? Расскажи мне, прошу.

— Ох, госпожа… — Камеристка забрала халат с тяжким вздохом. Направилась к встроенному в стену платяному шкафу с овальными зеркалами на створах и деревянной головой оленя по центру. Зашуршала там. Ее голос звучал приглушенно из одежных дебрей. Она не хотела поворачиваться и смотреть хозяйке в лицо. Но и молчать не могла. Говорила: — После того, как его сиятельство объявил, что вас высылает, вы плакали день и ночь. Вы страшные вещи говорили. Что убьете себя. Что не сможете жить с таким позором. Что калекой быть не хотите… — Она не выдержала и разрыдалась, уткнувшись лицом в еще влажную после ванной ткань. Запричитала: — Простите, госпожа… Простите…