Руслан Мельников - Князь-волхв Страница 6

— Но разве шатры прусских и ливонских крестоносцев не стоят в этом лагере? — бесстрастно спросил в свою очередь Бельгутай. Тимофей столь же бесстрастно перевел слова степняка. — Разве рыцарские ордена не выполняют нынче волю вашего величества? Разве осмелились бы магистры сами, без одобрения императора и без наущения из Рима, тоже, впрочем, подчиняющегося вашему величеству, объявлять походы, собирать рыцарские отряды и нападать на соседей?

По шатру прокатилась волна недовольного гула. Подобный ответ-вопрос со стороны послов при желании можно было счесть непозволительной дерзостью. Однако Феодорлих предпочел улыбнуться. Еще раз. И еще шире.

— Хан Огадай хорошо осведомлен о тонкостях европейкой политики, что, несомненно, делает ему честь. Но ведь он, насколько я могу судить, разумный человек. А зачем двум умным и могущественным властителям портить отношения из-за клочка никчемной русинской земли, когда вокруг так много непокоренных народов и недоделанных дел?

«Ах, никчемная русинская земля!» Тимофей мысленно скрежетал зубами, но внешне сохранял спокойствие, как и подобает посольскому толмачу. Тимофей переводил…

— Хан еще не подчинил полностью своей власти китайские царства и южные страны, — продолжал Феодорлих. — Его конница не вытоптала персидские земли и не испробовала крепость своих мечей на сарацинских шлемах. Как видите, я тоже кое-что знаю. А потому спрашиваю…

Феодорлих выдержал паузу, прежде чем задать вопрос. Затем четко и внятно произнес:

— Стоит ли скудная дань, собираемая с русских княжеств, раздора между нами? Или дружба со слабыми, раздробленными русинами хану Огадаю важнее прочного мира со мной?

— Урусы — соседи и союзники великого хана, — сухо заметил Бельгутай.

Тимофей перевел.

— Это всего лишь слова, — небрежно отозвался император. — Любой союз действен лишь до тех пор, покуда он выгоден. Когда же вреда от него оказывается больше, чем пользы, когда союз становится ненужным и тем более опасным, от него отказываются.

— Так поступают правители Запада? — В почтительном тоне Бельгутаева вопроса и в холодно-бесстрастном переводе Тимофея не было слышно ни упрека, ни насмешки. Однако ропот в шатре усилился.

Какой-то молодой рыцарь с вышитыми на синей гербовой котте золотыми львами потянул из ножен клинок. К счастью, горячего юнца вовремя одернули более сдержанные соседи.

— Так поступают разумные правители, — процедил сквозь зубы Феодорлих. — Почему хан Огадай столь сильно дорожит дружбой с русинами? Зачем владыке степей понадобилась дикая и холодная земля, покрытая непроходимыми лесами и непролазными болотами?

Феодорлих чуть подался вперед, впившись взглядом в лица татарского нойона и толмача. Маг, сидевший у ног императора, тоже не сводил глаз с Бельгутая и Тимофея. Тимофей почти физически ощущал, как тяжелый взгляд латинянского колдуна бьется о волховскую защиту ищерского князя. Бьется, но никак не может проломиться.

Зачем? — вот вопрос, который действительно интересовал латинян. Они в самом деле хотели знать — зачем? Больше всего они сейчас хотели знать именно это.

— А зачем дикая и холодная земля урусов понадобилась могущественному императору? — вновь вместо ответа спросил Бельгутай.

И вновь Тимофей перевел вопрос на немецкий.

— Посол! — Губы Феодорлиха дрогнули. — Не слишком ли ты много себе позволяешь? Не забывай: моему терпению есть предел, а в этом лагере хватает палачей.

— Я лишь делаю то, что мне поручено: говорю слова и задаю вопросы от имени великого хана, — спокойно, не отводя глаз, произнес Бельгутай. Тимофей переводил произносимые фразы сразу же — слово за словом. — Я должен вернуться к своему повелителю с ответом самое позднее через месяц. Если я не появлюсь к оговоренному сроку, это будет наихудшим из всех возможных ответов.

Бельгутай поклонился — низко и почтительно.

Феодорлих вздохнул — глубоко и шумно.

— Пока никакого ответа я не услышал, — продолжал Бельгутай. — И я не знаю, что мне сказать великому хану об урусских землях, захваченных германскими крестоносцами. Только этим и ничем иным объясняется моя настойчивость, которая, возможно, была ошибочно принята за дерзость. Однако, уверяю вас, ваше величество, я ничем и никого не желал оскорбить.

Император и маг снова переглянулись. Островерхая шапочка колдуна чуть шевельнулась, обозначив слабый кивок.

Феодорлих повел ладонью, извещая об окончании аудиенции:

— Ступай, посол. Ответ ты получишь позже. А пока ступай.

— Фу-у-ух, крысий потрох! — выдохнул Тимофей, вытирая рукавом лоб.

Противный липкий пот до сих пор тек ручьями. Сердце в груди никак не желало утихомириться. Но послы уже отъехали от императорского шатра достаточно далеко. Теперь можно было дать волю чувствам.

— Нешто закончилось все наконец?! — пробормотал Тимофей, поглаживая верного гнедка и осматриваясь вокруг. Солнце уже клонилось к закату. — Прямо как гора с плеч! А я уж думал, головы нам поснимают за такие речи…

— Закончилось, говоришь? — Бельгутай невесело усмехнулся. — Э-э-э, нет, рано радуешься. Все еще только начинается, Тумфи.

Тимофей не обижался, когда степняки коверкали его имя, непривычное бесерменскому языку. Чего обижаться-то, если даже латинянского императора и того, вон, ханский посол на свой манер кличет. Главное, что с Бельгутаем можно иметь дело. Пока, во всяком случае, можно. И нужно.

Бельгутай не кичился данной ханом властью и не проявлял спеси, свойственной иным заносчивым татарским царевичам, князькам и темникам, был прост в общении, к посольской свите и охране относился уважительно — не как господин к слугам, а скорее как мудрый воевода к соратникам. Оно и неудивительно. В дальнем походе по чужим и отнюдь не дружественным землям любое посольство со временем становится сплоченным боевым отрядом, в котором от поступков одного человека слишком часто зависит жизнь остальных. А с русичем-толмачом ханский посланник вовсе держал себя как с равным.

Бельгутай был нойоном — кем-то вроде боярина или знатного дружинника-ипата[1] в татарском войске. Тимофей, конечно, в боярах никогда не хаживал, но вот дружинником у Угрима Ищерского тоже числился не из последних. Еще в отрочестве князь выделил его за сметливость и тягу к знаниям. Угрим специально посылал Тимофея к купцам обучаться западным и восточным языкам. С торговыми людьми Тимофей обошел все русские княжества, часто бывал в новгородских землях и за их пределами, еще чаще — у татар, с которыми ищерцы всегда старались водить дружбу, как с сильным и грозным соседом.