Марина Дяченко - Варан Страница 6

— Эй, где причал? — нервно спросил горни. «Как ты мне надоел», — подумал Варан.

Большие и малые пропеллеры винта один над другим изменили очертания. Корзина поднялась еще выше и почти замерла; чуть поодаль маячила белая каменная стена, от стены тянулись, как лучи, тонкие досочки причалов, опутанные снастями, будто старческие руки жилами. Варан налег животом на рычаг, изменяя наклон главного пропеллера; корзина соскользнула ниже, подойдя к доскам почти вплотную, и тогда Варан размахнулся и забросил тройной крюк на причальную тумбу.

— Где они там, заснули?!

От скалы бежал человечек в белой рубахе, орал и размахивал руками, вот-вот, казалось, готовый сорваться в пропасть. Пропеллер еще держал обороты, но корзина опустилась ниже, чем следует. Бранясь и поминая Шуу, половинную накрутку и проклятых причальных сонь, Варан пытался самостоятельно посадить винт на жесткую скобу — но корзина проседала, и ничего не получалось.

— Эй! Держитесь там! Ща, может, перевернемся! — весело крикнул он пассажиру; маленький человечек с яично-лысой головой в последний момент успел добежать, закинуть скобу и закрепить корзину над празднично-белыми, подсвеченными солнцем облаками внизу.

— Сдурел? — набросился на него Варан. — Ты так дежуришь, да?

— А какого глиста ты сегодня поднялся? Вчера тебя не было, что ли? Вчера не ты Горюхе трындел, что послезавтра, мол, будешь, нет? А кроме тебя, мы не ждали никого…

— Дождались, — Варан поправил съехавшие очки, перевел дыхание и оглянулся на пассажира. — У нас… нет, у вас гости. Благородный горни с поручением от Императора. Прямиком к князю. Вот, — и махнул рукой в сторону бледного, какого-то очень тихого горни.

Причальная доска подрагивала, будто дышала под ногами. Внизу лежали облака — как море. Только настоящее море серое и гладкое, а тучи, если на них смотреть сверху, кажутся сказочным садом, белой тенью императорского дворца.

Причальная доска была крохотной соломинкой на краю большого порта. Над головой нависали широкие пристани; везде суетились люди, будто мальки в глубине, — подкрашивали, подтягивали, готовили к открытию сезона. Через две недели к причалам, пустовавшим всю зиму, прибудут корабли под цветными парусами. Верхние галереи примут всадников на крыламах, надутые огнем расписные шары, да мало ли какая диковина приплывет и прилетит с края света — порт примет всех, кто готов заплатить императорскими радужными деньгами…

Варанов пассажир неуклюже перелез через край корзины. Невольно присел, ощутив ненадежность причальной доски. Не оглядываясь, зашагал к скале, ко входу в портовую пещеру; шел, как истинный горни, не глядя под ноги, по ниточке над бездной. И не надевая, кстати, очков — с голым лицом шагал под солнцем, и четкая черная тень, чуть задержавшись на желтом дереве, соскальзывала в пропасть, к облакам.

— Что привез? — ворчливо спросил Лысик. — Давай считать сразу, а то знаем мы…

Варан проглотил оскорбительный намек. Первая, что ли, обида на сегодня? Скрестил руки, стоял и ждал, пока причальник закончит возиться:

— Бурдюки с водой — четыре. Полные, да? Смотри мне… Рыба, три мешка по мерке… Перевзвешу на своих весах, так и знай. Почта, это хорошо… Что за штука?

Лысик указывал на сундучок горни.

— Приезжего вещи.

— Богатенький, — Лысик почесал редкую неровную бороду. — Ну, бери и тащи.

— Отец передавал привет и велел проверить, как ты в книгу все запишешь.

— Запишу, не бойсь…

Варан не умел ходить, как ходят горни. Переступал по узенькому причалу, внутренне обмирая, покачиваясь под непривычным ветром — хоть бы перила они здесь навесили, что ли… Солнце жгло теплую куртку из сытухи, слепило глаза сквозь закопченные стекла очков. Хотелось домой, вниз.

Горни дожидался у входа. Под солнцем его плечи распрямились, волосы высохли, он стоял, выставив одну ногу вперед и подняв подбородок, будто князь на парадном портрете. Дождался, пока Лысик подошел поближе; качнулся вперед и без замаха, без единого слова ударил причальника в челюсть. Лысик охнул и сел на каменный пол в двух шагах от края пропасти.

— Ты на вахте? — спросил горни, снова приняв позу с парадного портрета, и даже сопли под опухшим носом не могли умалить его величия.

— Я… — промямлил Лысик, сразу смекнувший, кто здесь главный.

— Ответишь, — сухо пообещал горни. Повернулся и пошел вглубь скалы, как будто бывал здесь раньше, как будто точно знал, куда надо идти.

Лысик, постанывая, поднялся. Размазал кровь по подбородку; подошел к Варану, смерил его холодным липким взглядом и, ухнув, вмазал кулаком в лицо — Варан не успел увернуться. Вспыхнули искры, полетели с потолка, будто подсвеченные солнцем дождинки. Варан обнаружил, что сидит на полу, как перед тем Лысик, и пол качается, будто перегруженная лодка.

— Ответишь, — зловеще сказал причальник над самой его головой. — Один бурдюк я с тебя списываю, как возмещение… убытков. И чтобы я тебя больше не видел здесь, щенок!

И, подхватив сундучок, поспешил вслед за горни, на ходу выкрикивая:

— Господин мой, направо! Извольте откушать, переодеться, умыться, ведь поддонки — они поддонки и есть…

Варан поднял с пола свои очки. Вытер кровь с подбородка. Ничего, подумал. Попадись ты мне в сезон.

Как всегда, не хватало дня. Или хотя бы часа. Ну уж получаса-то всегда не хватает…

Суетились. Паковали вещи, прятали в сухие тайники. Снимали с петель двери, обмазывали жиром ненужные в сезон инструменты, зашивали в мешки, якорили в сараях. Запасали еду на ковчеге; в последний раз осматривали поля — везде ли хорошо лежит сетка, не смоет ли донное течение первый урожай репса.

Дождь ослабел, а потом прекратился вовсе. Впервые за все межсезонье.

Дети визжали, бегали по поселку, обнимались:

— Солнышко, солнышко! Выгляни, в оконышко!

Небо явственно посветлело. Море подернулось крупной рябью.

— Живее, живее!

Варан помог матери забраться в лодку, подсадил мелюзгу одну за другой. Забрался сам, сел на весла рядом с отцом.

— Ну, с Императорской помощью, — отрывисто сказал тот. — Давай.

Берег отдалялся. Ковчег становился все ближе — кособокий поселок на воде, увешанный веревочными лестницами, с жидкими дымками, поднимавшимися из многих труб.

Лодку раскачивало. Малявок стало мутить.

— Мама, это Шуу под водой рыгает?

— Не повторяй глупостей… Это Император открыл плотину, и теперь вода поднимается.

— А почему мы так качаемся?

— Молчи…

Добрались до высокого борта ковчега. Выбрались, подняли лодку; кое-как разместились в крохотной комнатенке-каюте. За стенкой из натянутой кожи плакал соседский младенец.