Джоан Роулинг - Гарри Поттер и Реликвии Смерти Страница 6

Гарри закончил читать, но продолжал смотреть на фотографию, опубликованную вместе с некрологом. Дамблдор улыбался своей знакомой доброй улыбкой, но когда он глядел поверх своих полумесяцевидных очков, даже с фотографии, создавалось впечатление, что он просвечивает Гарри насквозь. Гарри ощущал печаль пополам с чувством стыда.

Он полагал, что довольно хорошо знал Дамблдора, но, едва прочитав некролог, вынужден был признать, что вряд ли знал его вообще. Никогда раньше он не представлял себе детство или юность Дамблдора; все было так, словно он изначально был таким, каким Гарри знал его — почтенным, седовласым, старым. Сама мысль о Дамблдоре–подростке казалась столь же нелепой, как попытка представить себе глупую Гермиону или дружелюбного Соплохвостого Скрата[15].

Он никогда даже и не думал о том, чтобы расспросить Дамблдора о его прошлом. Разумеется, это выглядело бы странно и даже нахально, но, в конце концов, все же знали, что Дамблдор участвовал в той легендарной дуэли с Гринделвальдом, и Гарри не догадался спросить у Дамблдора, на что это было похоже, да и о других его знаменитых достижениях тоже. Нет, темой для обсуждения всегда был Гарри, гаррино прошлое, гаррино будущее, гаррины планы… и сейчас Гарри казалось, при всей опасности и неопределенности его будущего, что он упустил какие–то незаменимые возможности, когда не расспросил Дамблдора о нем самом, даже несмотря на то, что единственный личный вопрос, который он когда–либо задал директору, был в то же время единственным, на который Дамблдор, как ему казалось, не дал честного ответа:

«Что вы видите, когда смотрите в Зеркало?»

«Я? Я вижу самого себя, держащего в руках пару толстых шерстяных носков».

После нескольких минут размышлений Гарри выдрал некролог из «Профет», тщательно сложил и засунул в первый том «Практики защитной магии и ее применения против Темных искусств». Затем он швырнул остаток газеты в кучу мусора и вновь осмотрел комнату. Теперь она была намного чище. Не на своих местах оставались только сегодняшний «Дейли Профет», по–прежнему лежащий на кровати, и положенный на него осколок разбитого зеркала.

Гарри пересек комнату, стряхнул осколок зеркала с последнего «Профет» и развернул газету. Сегодня рано утром, когда он принял свернутую газету у почтовой совы, он лишь мельком оглядел заголовок и отбросил газету в сторону, едва понял, что там ничего не было о Волдеморте. Гарри не сомневался, что Министерство давит на «Профет», чтобы те не распространяли новостей о Волдеморте. Поэтому только сейчас Гарри увидел, что же он пропустил.

Через всю нижнюю половину первой полосы над фотографией шагающего с озабоченным видом Дамблдора шел заголовок: «ДАМБЛДОР — НАКОНЕЦ-ТО ПРАВДА?»

На следующей неделе в свет выйдет шокирующая история запятнанного гения, считавшегося многими величайшим волшебником своего поколения. Отбросив популярную картину спокойной седобородой мудрости, Рита Скитер раскрывает разрушенное детство, беззаконную юность, пожизненную вражду и тайны преступлений, унесенные Дамблдором с собой в могилу. ПОЧЕМУ человек, который, по общему мнению, должен был стать Министром Магии, был удовлетворен должностью простого директора школы? В ЧЕМ состояла настоящая цель тайной организации, известной как Орден Феникса? КАК на самом деле Дамблдор встретил свой конец?

Ответы на эти и многие другие вопросы вы найдете в новом бестселлере — биографии «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора», написанной Ритой Скитер, эксклюзивное интервью с которой, взятое Бетти Брэйтуэйт, опубликовано на 13 странице.

Гарри разорвал газету и нашел страницу 13. Вверху страницы была фотография с еще одним знакомым лицом — женщина в украшенных драгоценными камнями очках и с тщательно завитыми светлыми волосами. Рот ее был приоткрыт, несомненно изображая улыбку победителя, пальцы слегка шевелились. Прикладывая максимум усилий, чтобы игнорировать это тошнотворное изображение, Гарри принялся читать.

При личной встрече Рита Скитер оказалась гораздо мягче и человечнее, чем можно было бы предположить по ее знаменитым острым статьям. Поприветствовав меня в прихожей своего уютного домика, она сразу же провела меня на кухню, чтобы налить мне чашечку чаю, угостить кусочком пирога и, разумеется, обрушить на меня лавину свежайших слухов.

— Что ж, несомненно, Дамблдор — это мечта биографа, — сказала Скитер. — Столь долгая, насыщенная жизнь. Я совершенно уверена, что моя книга будет первой в череде многих, многих других.

Скитер определенно среагировала на события очень быстро. Ее девятисотстраничная книга была завершена всего через четыре недели после таинственной смерти Дамблдора в июне. Я спросила, как ей удалась такая сверхбыстрая работа.

— О, если работаешь журналистом так долго, как я, написание к заданному сроку становится второй натурой. Я знала, что волшебный мир требует полной истории, и я хотела быть первой, кто утолит эту жажду.

Я упомянула недавно опубликованные во многих изданиях утверждения Элфиаса Доуджа, Особого советника при Витценгамоте и давнего друга Альбуса Дамблдора, что «в книге Скитер фактов меньше, чем на вкладыше от Шоколадной лягушки».

Скитер, откинув голову, расхохоталась.

— Милый Доджи[16], чтоб он был здоров! Помню, я брала у него интервью несколько лет назад насчет русалочьих прав. Абсолютно сдвинутый; кажется, он тогда думал, что мы с ним сидим на дне озера Уиндермер, все время твердил мне, чтобы я остерегалась форелей.

И тем не менее, обвинения Элфиаса Доуджа в неточности повторяют многие. Неужели Скитер действительно считает, что четырех коротких недель достаточно для составления полной картины длинной и экстраординарной жизни Дамблдора?

— О, дорогая моя, — улыбнулась Скитер, дружелюбно похлопывая меня по пальцам, — ты так же хорошо, как и я, знаешь, сколько информации можно извлечь с помощью кошелька, набитого галлеонами, отказа понимать слово «нет» и милого острого Плавнопишущего Пера[17]! В любом случае, народ буквально выстраивался в очередь, чтобы полить Дамблдора грязью. Не все, знаешь ли, считали, что он был таким замечательным — он успел отдавить огромное множество очень важных мозолей. Но старый хитрый Доудж может перестать вещать со своего гиппогрифа, поскольку у меня был доступ к такому источнику, за который многие журналисты отдали бы свои волшебные палочки; к источнику, который никогда раньше не делал публичных заявлений и который был близок к Дамблдору в течение наиболее насыщенной событиями и проблемами стадии его юности.