Евгений Немец - Корень мандрагоры Страница 6

Мне было понятно, куда клонит Мара. Ребенок, этот новоис–печенный потребитель информации, появляется с совершенно чистым сознанием и с несколькими основными инстинктами, не имея никаких навыков. Задача детства – впитать и проана–лизировать бездну данных. Наверное, именно поэтому половая зрелость у человеческой особи наступает так поздно. Сама наша суть говорит о том, что пока ты не накопишь достаточно зна–ний, пока не научишься сосуществовать в гармонии с миром и обществом, тебе размножаться рано. Я ответил:

– Сама Вселенная говорит человеку, что пока он не накопит достаточно опыта, который может передать следующему поко–лению, плодиться ему воспрещается.

Мара кивнул и тут же отрицательно покачал головой.

– Потребность в информации, – продолжил он, – и эта, как ты очень точно заметил, информационно-половая зрелость ин–дивида – их диктует не внешний мир… во всяком случае, теперь. Я хочу сказать: тот факт, что оперирование информацией стало для человека онтологическим фундаментом эволюции, оставил в его генном коде определенный след. Возможно, жажда ин–формации – это один из наших инстинктов.

Небо затянулось полностью. Черно-фиолетовые тучи в сизых прожилках ритмично озарялись бледными всполохами, словно пульсировали. Ни дать ни взять – человеческое сердце. Воздух напитался сыростью, от липового аромата не осталось и следа. Дождь готов был пролиться в любую минуту, но Мару это, похо–же, не волновало. Меня, впрочем, тоже.

– Это… Сейчас дождь пойдет, – с тревогой прокомментиро–вал Кислый климатические условия и присосался к своей после–дней бутылке.

Мара и бровью не повел. Я смотрел на него и думал, что в описанной им картине кое-чего не хватает. Спросил:

– Мара, если вся информация хранится вовне, то есть отдель–но от человека, то где же хранится культура как сущность, опре–деляющая человечество? Я про культуру духа, про ту, которая формирует человеческий характер, а не ту, которая помогает писать песни и картины.

Мара кивнул, подтверждая правомерность вопроса, ответил:

– Культура строится на морали, а мораль – это всего лишь набор правил и стереотипов поведения. Как таковая, она все та же информация, которую люди вывели в отдельное понятие. Мораль – это такое себе «третье небо», если пользоваться тер–минологией все тех же гностиков.

Я посмотрел вверх. «Мораль» заполняла все видимое про–странство черной тяжелой массой. Она все так же пульсирова–ла, текла, неторопливо перемешивалась, давила на плечи и гро–зила влажным холодным наказанием. Я поежился. Мара продолжил:

– Доказательства этому очевидны. Если младенца поместить в совершенно отличный от нашего социум, младенец вырастет в существо, соответствующее этому социуму. Я говорю о психи–ческом взрослении. Физиологически он, разумеется, останет–ся человеческой особью. Именно потому, что культура и мораль находятся вне человека, взрослея, он черпает из тех информа–ционных сфер, которые ему доступны.

– Но Маугли! Он же… это… вернулся к людям! – вдруг вста–вил Кислый, радуясь, что смог-таки поучаствовать в диалоге.

– Киплинг безбожно врал, – спокойно парировал Мара. – Ма–угли никогда не вернулся к людям, потому что он вырос волком. Тут работает все тот же механизм самораздувающегося челове–ческого эго, о котором я уже говорил. Людям льстит идея их уни–кальности и совсем не нравится мысль, что эта уникальность не прописана в генном коде человека, но приобретается через опыт по мере взросления. Говоря проще, новорожденную людскую особь невозможно назвать человеком разумным, ей требуется еще несколько лет, чтобы до этого уровня доползти. И это давным-давно известно ученым: мозг младенца находится в последней стадии формирования, даже кости черепа до конца не воссоз–даны. Если младенца поместить в социум волчьей стаи, можешь не сомневаться – он вырастет в волка. И доказательство этому имеется, и звучит оно просто: все люди разные. Помимо генетичес–кого наследия, на уникальность которого я не посягаю, люди рож–даются и взрослеют в различных информационных секторах. По–нятия «народность», «национализм», «демография», «менталитет»… короче, термины, описывающие социальные группы, – неспрос–та же они появились, а? Мы плаваем в разных информационных реках и, взрослея, становимся представителями того социально–го сектора, из которого черпаем необходимую нам информацию.

Мне вспомнилась политическая карта мира, и я подумал, что пестрая палитра, где каждое государство обозначено от–дельным цветом, содержит куда больше смысла, чем кажет–ся на первый взгляд.

Раскат грома, оглушительный, как глас Зевса, на несколь–ко секунд прервал нашу беседу. Я снова посмотрел на небо, и мне в голову пришла мысль, что наша мораль, эта черная, тя–желая, изменчивая масса – одно из самых странных порож–дений человечества. Потому что единственная ее цель – ка–рать.

– Так вот, парень, – произнес Мара, как только стихло эхо грома, – замочная скважина, она же наша центральная не–рвная система – это канал, через который мы подсоединены к информационному полю Вселенной. И у этого канала есть очень сильное ограничение.

– Прям сервер вселенских данных, а мы «тонкие клиенты» с ограниченной полосой пропускания, – заметил я.

Мара улыбнулся, продолжил:

– Не знаю, что такое твой «тонкий клиент», ну да не важно… Это ограничение – защитный механизм. Представь, что бы слу–чилось с нашим далеким предком, если бы на него обрушилась вся существующая в мире информация. Он сошел бы с ума. Да и наш современник, как правило, не выдерживает. Сколько примеров ученых мужей, закончивших свои дни в сумасшедшем доме? Понимаешь, о чем речь?

– Да уж, – согласился я, вспомнив невеселую жизнь стари–ка Ницше и тем более его безрадостную кончину. – Хапнешь ин–формации чуть больше, чем тебе положено, и мозг пошлет тебя куда подальше и благополучно отрубится. «The System has failed» – и синий экран смерти.

– Точно. Но иногда этот риск оправдан. Он был необходим, чтобы дочеловек стал человеком. Он нужен и сейчас, чтобы че–ловек стал… homo extranaturalis – сверхчеловеком.

Мара пристально смотрел мне в глаза, и от этого взгляда и некоторой недосказанности я почувствовал, что впадаю в лег–кое оцепенение. А потом хлынул дождь. Мгновение назад его не было, и вот он уже наполнил пространство белым шумом, прохладой и грустью.

Капли шуршали в листьях, шипели в лужах, насыщали влагой одежду, прохладными струями стекали за шиворот. Пахло гнию–щими водорослями – должно быть, дождь растревожил тину у берегов пруда. Я сидел на лавочке с недопитой бутылкой пива в руке, неторопливо промокал и думал, что дождь – это всего лишь информация, которую выливает на нас мрачное и тяже–лое, как сама безысходность, «третье небо».