Светлана Багдерина - Ведьма Страница 6

Голос осекся, замер испуганно, словно сболтнув лишнее, но беспокоиться его хозяйке не стоило: не слыша колдунью, Ануш терзала пальцами платок и нервно шептала:

— Только бы всё кончилось хорошо… только бы всё обошлось… мама… мамочка… мамочка… Я должна признаться…

Приняв вдруг решение, Ануш порывисто стиснула кулачки и вскочила на ноги.

— Я должна всё рассказать!

— Что-то ты не то болтаешь, милая, — с угрозой процедила ведьма, девочка тут же вздрогнула, словно в грудь ей что-то кольнуло, закатила глаза и упала.

А когда через несколько секунд поднялась, брезгливо отряхивая платьице, то взгляд ее был холодным и отстраненно-спокойным.

— Немного рановато, конечно… — бесстрастно проговорила она странным, чуть надтреснутым голосом, снова присела, чтобы наблюдать разворачивающееся действо, и колючий ком из черного льда, занявший уже, казалось, всё ее тело, довольно шевельнулся. — Хотя, будь что будет. Теперь я уже не пропаду.

Тем временем женщина в синем чепце выскочила вперед, ухватила мужа за рукав и со слезами и причитаниями стала пытаться увести прочь. Под гогот зевак он сердито вырывался и что-то кричал, но жена надрывалась и тянула изо всех сил, и скоро они пропали из виду за спинами людей.

Мать осталась одна — и веселившаяся еще секунду назад толпа помрачнела опять.

Жутко, совсем рядом, пророкотал гром, так, что стекла в окнах задребезжали и звякнула посуда на столе. Ануш присела испуганно, закрывая ладонями уши, а когда снова вынырнула из-под подоконника, то увидела, что мать протянула ладони к придвинувшемуся почти вплотную кузнецу — и вдруг тот толкнул ее в грудь. Нелепо взмахнув руками, женщина отлетела к забору, пропадая из вида, ударилась спиной, но в последний момент удержалась на ногах, инстинктивно чувствуя, что стоит ей упасть, как набросится один, другой, а за ними — вся толпа…

— Ма…ма?.. — слова прозвучали тихо и сипло, словно чужие и сказанные кем-то чужим, далеко, в холодном металлическом тесном доме… — Ма…

— Надеюсь, ей повезет, — равнодушно вздохнула ведьма. — Хоть сейчас. Конечно, она всегда была глупой, но…

— …ма…

Ноги выпрямились по собственной воле, голова ткнулась лбом в мутное стекло…

Но первым, кого увидела Ануш, была не мать, и не багровый от ярости и выпитого для храбрости вина кузнец, а белобрысый мальчишка.

В руке он сжимал камень, а губы его беззвучно шевелились.

Но девочке не надо было слышать — она знала, что он сейчас закричит. Воспаленная, пульсирующая одним-единственным воспоминанием память высветила перед глазами Ануш знакомую картину. Только на этот раз вместо нее в горячей пыли извивалась и пыталась уползти из-под града ударов ее мать, а беспощадная ватага детей сменилась обезумевшей толпой крестьян, и ворота под тяжестью тела матери всё не открывались и не открывались, пока не стало слишком поздно…

— Мама!!!..

Не думая ни о чем, не слушая истерично рычащий в голове голос ведьмы, не обращая внимания на раздирающие грудь громадные ледяные иглы, почти ослепленная ужасом перед нависшей катастрофой и пожирающей изнутри болью, Ануш, ни на секунду не переставая кричать, бросилась из комнаты в сени, на двор, за ворота…

Подступающая гроза разрывала небо в клочки, толпа зловеще гудела, кузнец орал, распаляя себя для последнего удара — но девочка видела лишь одного человека, слышала только один голос, и всего два слова.

— Бей ведьму!!!..

Одновременно с этим в прижавшуюся к воротам женщину полетел камень. Но в то же мгновение, прежде чем толпа успела решить, что ей делать, из ворот выскочила маленькая фурия и вихрем набросилась на белобрысого.

Сбив врага на землю, она, вопя что-то дикое и несвязное, принялась неистово молотить его руками и ногами, кусать, царапать, пинать, понимая, что умирает, что невозможно выжить после того, как эта проклятая ледяная штука разорвала тебя изнутри, после того, как голос ведьмы бешено выкрикивал у нее в голове приказы, сводя с ума, разрывая мозг… Но одновременно маленьким краешком души, который еще оставался Ануш, той Ануш Саратон, что пришла из Перевозной с мамой неделю назад, она сознавала, рушась в пропасть беспамятства и тьмы, что ни одна месть, совершенная посредством магии, не принесла ей такого наслаждения, как эта безумная, нелепая, обреченная атака. И даже хлынувший сплошной стеной ливень не смог охладить ее исступление.

Только с помощью трех мужчин мать смогла оторвать дочку от панически завывающего белобрысого. Впрочем, под слоем грязи и крови цвет его волос было уже не разобрать.

— Вот ведьма… — дивясь такой свирепости в крошечном худеньком тельце, уважительно хмыкнул кузнец и обернулся на мать Ануш, конфузливо пряча глаза: — Куда отнести, хозяйка? И ты это… не гляди на меня так… Когда твой старшой чуть к Радетелю в гости не отправился… начнешь на кого попало что ни попадя думать… Извини…

— …Ай, да молодец! Ай, да умница!..

Голос незнакомой старушки ворвался в сознание Ануш неожиданно, словно толстая стена, отделяющая ее от мира, вдруг рухнула беззвучно.

— Ма…ма?.. — прошептали обветренные губы.

— Тут мама твоя, тут, с работки вернулась как раз… Эй, Уна, давай бегом сюда, девчонушка наша в себя пришла! Это ж надо так десятилетнего мужика отделать — три часа его зашивала-перевязывала! И кто? Пигалица! Глазки-васильки, реснички-лепестки… Горний дух, а не ребенок!

В сенях застучали торопливые шаги, и дверь комнаты распахнулась, впуская маму с тарелкой чего-то ароматного и горячего.

Ануш раздула ноздри, сглотнула голодную слюну… и вдруг вспомнила.

Вспомнила всё — и рука ее поползла на грудь и зашарила, ища… и не находя.

— Что-то потеряла, девонька? — ласково проворковала лечуха.

— Штучку… на цепочке…

Круглое, в добрых морщинках лицо старушки погрустнело в сочувствии:

— На улице затерялась, наверное. Цепочка, поди, разорвалась — и поминай, как звали. Народу-то вон сколько собиралось… К рукам прибрал кто-нибудь, не иначе. Жалко сильно?

— Нет… — улыбнулась и покачала головой Ануш. — Нисколько… Так ей и надо…