Михаил Успенский - Время Оно Страница 6

Жихарь еще раз оглянулся через левое плечо. Прошлая жизнь осталась на прежнем месте, в двух шагах. На постоялом дворе люди перестали гулять, но двигались стремительно, уложили тамошнего Жихаря на стол, суетились вокруг него, пробовали поднять…

Оглянулся через правое – опять ничего, темнота.

– Отгулял… – беззвучно сказал богатырь. Солнца здесь никакого не водилось ни на восходе, ни на закате, поскольку свет был ровный, серый, жидкий – об корягу на запнешься, зато и рассмотреть ничего толком не рассмотришь.

Черная полоска впереди все росла и доросла до того, что стало понятно: никакой это не всадник, а дерево от земли до неба. Богатырь с детства знал, что существует такое. Не знал только, что увидит его так рано.

«Отчего же мне и не дышится, и не говорится?» – спросил себя Жихарь и сразу вдруг понял, что тело его там, сзади, на разоренном столе, живет и дышит – но не видит, не слышит, не думает…

«А кто же я тогда такой?» – испугался Жихарь, похлопал себя по бокам и сообразил, что он теперь никто.

– Это все сонный морок! – закричал богатырь без голоса, чтобы утешить себя.

Дерево было уже совсем рядом, и Жихарь запрокинул голову, чтобы разглядеть верхушку. Устроено дерево было не по земным законам: одни ветви его (каждая ветвь – что добрая сосна) чернели голые и даже припорошенные снегом, с других свисали и капали весенние сосульки, на третьих набухали громадные почки, на четвертых светились яркой и неподходящей для этой серой страны зеленью листья, на пятых эти же самые листья желтели, краснели и время от времени слетали на землю, словно расшитые золотом и багрецом царские покрывала.

Долог и неспешен был их полет, а по очертаниям походили они на листья ясеня, хотя попадались и дубовые.

«Ничего себе!» – решил Жихарь.

Там, где сходились к стволу два корня, бил из земли чистый ключ, огороженный невысокой каменной кладкой. Три старухи в серых лохмотьях черпали воду золотыми ведрами и тут же выливали ее на землю – должно быть, чтобы корни не сохли.

– Глупые, – сказал богатырь, не слыша себя. – Вода так и так до корней дойдет, чего вам на месте не сидится?

Старухи поставили ведра и поглядели на Жихаря с недоумением – вроде услышали и поняли. Они стали что-то беззвучно кричать, махать на богатыря тонкими сухими руками. Жихарь плюнул без слюны, подпрыгнул, кое-как перелез через выступавший из земли корень и увидел, что с другой стороны в узловатую и на вид каменную древесину впился большими зубами мерзкий огромный червяк.

– Точи, точи,– хмыкнул Жихарь. – Век долгим покажется.

Червяк не обратил на героя никакого внимания. Да у него, кажется, и глаз-то не было.

А вот у дракона, вцепившегося в третий и последний корень, глаза были большие, навыкате, но и он, серый и грязный, глядел совершенно равнодушно – ведь если рядом никто, так на него и бросаться незачем, да оно, поди, и невкусное – никто…

Богатырь миновал дракона и увидел стволы малых деревьев. Стволы двигались, покрыты они были не корой, а рыжими иглами шерсти и заканчивались копытами – каждое с мельничный жернов.

Жихарь снова запрокинул голову и сообразил, что вовсе это не стволы, а ноги четырех оленей. Олени, отталкивая друг друга, хватали мягкими губами листья, норовя ухватить позеленее.

Он отбежал подальше, чтобы не попасть под копыто, и тут разглядел свисавшие с дерева огромные человеческие ноги в кожаных лаптях.

Богатырь отошел еще. На самой нижней ветви, удавившись толстым ладейным канатом, висел волот-великан. Язык у великана вывалился едва ли не ниже густой бороды. Один глаз волота был закрыт, другого, видно, не было вовсе – иначе зачем нужна была висельнику при жизни черная повязка, как у морского разбойника?

Мало того, из груди волота торчало толстое и длинное древко копья, коим был он пригвожден к стволу.

«Ух ты! – промолвил молчком Жихарь. – Надежно с тобой распорядились, наверняка…»

Великан, словно бы услышав его, открыл глаз. Око было большое и ярое. Волот приподнял свисавшую руку и несколько раз двинул ладонью в сторону: дескать, проходи, не мешай, не до тебя…

Жихарь подчинился и попятился назад, не выпуская дерева из виду. Там еще много чего было любопытного: в кроне примостился громадный орел, а между глаз у орла сидел вылинявший ястреб. Ястреб размером был как раз с обычного орла, а уж каков орел, и говорить не надо. Да что орел – белка, перескакивающая с ветки на ветку, не уступала величиной медведю, а пушистый ее хвост – другому медведю.

«Во сне ведь человек и думает не так, как наяву», – уговаривал себя богатырь. Он еще разок оглянулся налево – и снова перед ним было, рукой подать, покинутое Многоборье, славный Столенград, как бы разрезанный пилою прямо по избам и теремам. Люди суетливо жили, колотили молотами, щепали лучину, топили печи, а в одной избе лежал на ложе из мехов тот, дышащий Жихарь. Вокруг него шустро шныряли старухи-знахарки, курили травами, поили через воронку неведомыми отварами…

«Нечего озираться, я отрезанный ломоть!» – велел себе герой и долгими прыжками поскакал дальше – ведь там, наверное, тоже что-то было.

Прыгал он недолго, поскольку впереди обозначилась битва – безмолвная и оттого много страшнее, чем бывает на самом деле.

Множество варягов, молодых и старых – старых было куда меньше, – секли друг друга мечами и топорами, разлетались на куски дубовые щиты, падали убитые налево и направо, но крови почему-то не было. И не было у северных молодцов на лицах боевой ярости, дрались они как мальчишки с деревянными мечами – улыбались друг другу, подначивали, беззвучно хохотали при попаденном ударе.

– Вот тут бы и мне лечь окончательно! – решил Жихарь, вбежал в схватку, хотел вытащить из мертвой руки топор, но пальцы сомкнулись на пустоте.

Варяги оставили усобицу, вложили мечи в ножны, начали помогать павшим подняться. На Жихаря они глядели вовсе не добродушно – напротив, споро выстроились в два ряда и погнали богатыря по проходу между двух человеческих стен, поддавая сзади ножнами и обухами топоров, и удары эти богатырь очень даже чувствовал, потому что это были обидные, позорные удары, а позор для воина пуще всякой боли. Хорошо еще, что слова до него не доходили – известно ведь, что варяги большие мастера складывать и хвалебные, и хулительные речи.

А потом варяги сомкнули строй, разом повернулись и пошагали, обнявшись, к высокой каменной хоромине, где хозяин приготовил пиршественные столы.

«Ясно, – подумал Жихарь. – Я ведь не в битве пал, вот они на меня и взъелись… Стыд-то какой – лег рожей в объедки!»