Фриц Лейбер - Мечи против смерти Страница 6

Друзья ехали так медленно, что кобыла и мерин почти не поднимали пыли. Нападения сзади они не боялись. Их могла застать врасплох хорошо устроенная засада, но уж никак не человек, движущийся пешком или на коне. Узкая дорога все петляла и петляла. Порой они задевали лицами за листву, иногда им приходилось уклоняться от какой-нибудь вылезшей прямо на дорогу ветки. Внизу, в долине, запахи позднего лета стали ощутимее. К ним примешивались ароматы лесных кустов и ягод Тени постепенно становились длиннее.

– Девять шансов из десяти, – сонно пробормотал Мышелов, – что сокровищницу Ургаана Ангарнджийского ограбили несколько сот лет назад, и воры давно уже превратились в прах.

– Может быть и так, – не стал возражать Фафхрд. – В отличие от людей рубинам и изумрудам в могилах не ложится.

Такую возможность они обсуждали уже не первый раз, и теперь она их не тревожила и не раздражала, а скорее вносила в их поиски приятную грусть по утраченной надежде. Друзья с наслаждением вдыхали живительный воздух и не сердились на лошадей, когда те принимались пощипывать листья. Над их головами пронзительно прокричала сойка, в лесу засвистал дрозд; их резкие голоса нарушили мерное гудение насекомых. Приближалась ночь. Солнечные лучи скользили по верхушкам деревьев. И тут чуткое ухо Фафхрда уловило далекое мычание коровы.

Еще несколько поворотов, и друзья оказались на поляне, которую углядели сверху. Как они и предполагали, здесь оказалось жилище крестьянина – аккуратный домик из посеревших от непогоды бревен и с низко свисающей крышей, стоящий посреди акра пашни. По одну его сторону был небольшой участок, на котором росли бобы, по другую – поленница дров чуть ли не выше самого домика. У входа стоял жилистый старик, чье обветренное лицо цветом могло соперничать с его домотканой туникой. По-видимому, он только что услышал стук подков к обернулся.

– Добрый вечер, отец, – поздоровался Мышелов. – Хороший денек для путешествий, и домик у тебя тоже хороший.

Немного поразмыслив над сказанным, крестьянин утвердительно кивнул.

– А мы – два усталых путешественника, – продолжал Мышелов.

Крестьянин опять важно кивнул.

– Ты позволишь нам переночевать у тебя за пару серебряных монет?

Крестьянин потер подбородок и поднял вверх три пальца.

– Ладно, получишь три монеты, – согласился Мышелов, спрыгивая с лошади. Фафхрд тоже спешился.

Выдав крестьянину монету для закрепления сделки. Мышелов как бы ненароком осведомился:

– Говорят, тут у вас неподалеку есть старое заброшенное место, которое называют домом Ангарнджи?

Крестьянин кивнул.

– И что оно собой представляет?

Крестьянин пожал плечами.

– Не знаешь?

Крестьянин отрицательно покачал головой.

– Но ты хоть видел его когда-нибудь? – В голосе Мышелова звучало удивление, которое он даже и не пытался скрыть.

Снова отрицательный жест.

– Но отец, туда ведь всего несколько минут ходьбы, верно?

Крестьянин спокойно кивнул, словно удивляться тут было нечему.

Тут в разговор вмешался мускулистый парень, вышедший из-за дома, чтобы заняться лошадьми путников:

– Башню видно с той стороны дома. Могу показать.

Тут старик решил продемонстрировать, что он не лишен начисто дара речи, и проговорил сухим, равнодушным тоном:

– Пожалуйста. Смотрите на нее, сколько вам угодно.

С этими словами он вошел в дом. Через открытую дверь Фафхрд и Мышелов успели заметить любопытное личико ребенка, старуху, что-то мешавшую в горшке, и еще одного человека, который, ссутулившись, сидел в кресле перед небольшим очагом.

Через просвет между деревьями верхняя часть башни была хорошо видна. Последние лучи солнца окрасили ее в темно-красный цвет. На глаз до нее было несколько полетов стрелы. Пока друзья рассматривали башню, солнце закатилось, и она превратилась просто в прямоугольный кусок черного камня.

– Она очень старая, – нерешительно проговорил парень. – Я подходил к ней. А отец – тот даже не удосужился хоть раз посмотреть.

– А внутри ты был? – осведомился Мышелов.

Парень поскреб в затылке.

– Не-а. Это ж просто старая развалина. На что она мне?

– Сумерки обещают быть довольно долгими, – заметил Фафхрд; башня, словно магнит, притягивала взгляд его больших зеленых глаз. – Мы успели бы взглянуть на нее поближе.

– Я могу показать дорогу, – предложил парень, – да только мне надо прежде наносить воды.

– Не нужно, мы сами, – ответил Фафхрд. – Ужин скоро?

– Когда взойдут первые звезды.

Оставив на парня лошадей, друзья углубились в лес. Сразу стало гораздо темнее, как будто сумерки уже кончились. Лес оказался несколько гуще, чем они предполагали. Друзьям пришлось обходить заросли дикого винограда и терновника. Над головой то появлялись, то снова исчезали лоскуты бледного неба.

Мышелов позволил Фафхрду идти первым, поскольку его самого начали одолевать всякие странные мысли насчет крестьян. Его воображение никак не могло смириться с тем, что они, поколение за поколением, равнодушно жили своей многотрудной жизнью всего в нескольких шагах от места, которое могло оказаться богатейшей сокровищницей на земле. Это было невероятно. Как могут люди спать рядом с драгоценностями и не мечтать о них? Похоже, они вообще никогда не мечтают.

Словом, двигаясь через лес. Мышелов внезапно и ясно осознал кое-что – и среди прочего, что Фафхрд как-то не слишком торопится; это казалось странным, поскольку варвар обычно чувствовал себя в лесу как дома.

Но наконец за деревьями показалась более плотная тень, и вскоре друзья уже стояли на краю небольшой, усеянной валунами поляны, большую часть которой занимала неуклюжая постройка, так волновавшая их умы. И сразу, даже прежде чем Мышелов успел подробно рассмотреть башню, в голове у него один за другим замелькали вроде бы мелкие, но неприятные вопросы. Не совершили ли они ошибку, оставив лошадей у этих странных крестьян? А вдруг напавшие на них бандиты выследили их и здесь? И не опасно ли входить в заброшенные дома в день Жабы? Может, нужно было взять с собой короткое копье – на случай, если им повстречается леопард? И как знать, возможно козодой, что прокричал где-то слева, предвещает беду?

Сокровищница Ургаана Ангарнджийского выглядела весьма необычно. Главенствовал над нею громадный, немного сплюснутый свод, покоившийся на стенах, образующих восьмигранник. Спереди к ним примыкали два ризалита с куполами поменьше. Между ними темнела высокая прямоугольная дверь. Сама башня как бы росла из задней части главного купола, но не посредине, а несколько сбоку. Стоя в сгущавшихся сумерках. Мышелов лихорадочно пытался сообразить, в чем же заключается необычность здания, и в конце концов решил, что виною всему – его крайняя простота. Никаких колонн, выступающих карнизов или фризов, – никаких архитектурных излишеств, ни украшенных черепами, ни без таковых. Если не считать двери да нескольких небольших окошек, прорезанных в самых неожиданных местах, дом Ангарнджи представлял собой махину из плотно сбитых темно-серых камней.