Виктория Абзалова - Убить дракона Страница 6

Я с горечью посмеялся над собой: драконы не жалеют ни себя, ни друзей и сородичей, и как раз таки все мои переживания по врагу выглядят до нельзя глупыми. Все они таковы, и жалеть их не стоит!

И все же я еще переживал последний взгляд Шторма. Я знал: жизнь — это товар. Мы все тащимся к своему концу, и прикидываем, как бы продать себя по дороже, прикрываясь красивыми условностями: кому-то нужна власть, кому-то богатство, кому-то просто уют и удобство, кто-то жаждет любви к себе… Какая разница, ведь мы готовы платить за это!

И смерть это товар — мне ли не знать этого?! Свою жизнь я уже продал однажды, включив в контракт и костлявую подружку — свою и чужую…

И я не понимал этого взгляда умирающего дракона — какая разница от чьей руки пасть: мерзавца или святого? В чем он успел увидеть здесь достоинство и какой смысл найти? И почему я его не вижу?

Больше всего мне хотелось завыть в небо — даже не волком, а одичавшей бездомной шавкой…

— Я ухожу, — сказал я Винду.

Тот между делом кивнул:

— Я догоню.

Ну вот и все… Только почему же единственное чего я не чувствую, а должен бы — это облегчение…

Она была хороша, как распустившийся на рассвете цветок. Не роза — розы слишком пышны и амбициозны. Она спала, напоминая только что раскрывшуюся лилию. Нежную и торжествующую. Непреклонную в своей чистоте, белизна которой оттеняется зеленоватыми нитями, стремящимися из самой глубины корня…

Я мог бы любоваться ею вечность, если бы не знал, как это мало! В созерцании красоты всегда присутствует скорбь, ибо ты знаешь, что все проходит…

Ресницы дрогнули, и я снова оказался посреди поля ирисов…

Дракон был первым, кого Наир увидела по пробуждении. Она едва воспринимала происходящее, когда ее везли сюда. Где-то далеко остались миг позора и отчаяния, караван, торговцы, и почти безразличное ожидание собственной судьбы. Наир знала, что красива, и была достаточно умна, что бы понимать: где бы не родилась женщина — во дворце или лачуге — красота это товар. Вопрос только в цене… так что ее положение не слишком изменилось.

Дракон был единственным впечатлением, которое сумело прорваться не только сквозь липь, которой ее окуривали, что бы ценная рабыня не вздумала бежать и не повредила себе, но и сквозь владевшее ею ожесточение.

Дракон был первым, кого она увидела, снова обретя способность осознавать окружающий мир.

Он сидел прямо на полу, созерцая ее холодным немигающим взором. Его глаза, под тяжелыми веками были удивительного, чистого до прозрачности, голубого цвета. А лицо в обрамлении бесцветных с желтовато-серым оттенком прядей равно могло принадлежать и юноше, едва перешагнувшему порог мужественности, и зрелому мужу, которого не решается беспокоить даже старость.

Дракон просто смотрел, и выглядел при этом не более живым, чем искусно раскрашенная статуя в храме Эгеры, и столь же впечатляющим, как разбушевавшийся океан.

Оцепеневшая, завороженная Наир могла только вглядываться в эту голубую бездну глаз, теряясь и растворяясь в ней.

А потом дракон просто встал и ушел, так и не сказав ни слова.

Наир ждала. Ждала, что он вот-вот вернется. Но вместо дракона появились его слуги в одинаковых серых одеяниях и с одинаково серыми лицами. Они приветствовали ее так, словно это она была их госпожой, а не новой рабыней в доме. Не то, что бы она ожидала загон для рабов и ошейник с цепями: как уже говорилось, Наир осознавала свою привлекательность и уже убедилась, что даже в качестве невольницы она ценится очень дорого. Но все же девушка была удивлена.

— Мой господин, — решилась она задать интересующий вопрос, — лорд дракон, где он и когда явится?

— Нам это не известно. Хранитель ушел. И он не сообщает нам, когда придет вновь, — ответила пожилая сухонькая женщина, назвавшаяся Аддой, — Он распорядился предоставить тебе все необходимое, и сверх того — все, что ты пожелаешь.

Наир едва успела прикрыть округлившийся от удивления рот. Но дальше — больше!

Предложенные ей кушанья могли удовлетворить и самый придирчивый вкус. Покои поражали изысканностью убранства. Показанная ей купальня уместнее смотрелась бы во дворце восточного владыки, а предложенные наряды и ткани могла позволить себе только какая-нибудь принцесса! И то многие настоящие принцессы, умерли бы от зависти!

Против воли Наир была сражена. И приемом, какого ей никто никогда не оказывал и обстановкой. Подобной роскоши она не видела и в те времена, когда семья их еще не была разорена, и их принимали в знатных уважаемых домах. И уж меньше всего можно было ожидать встретить такое высоко в горах в драконьем логове! Наваждение рассеялось только при виде изящных вещиц, без которых не может обойтись ни одна женщина во все времена. Вертя в руках черепаховый гребень, она вспомнила и кто она и зачем она здесь. На счет последнего сомнений быть не могло: мужчина покупает молодую красивую рабыню не для того, что бы беседовать о философии.

Даже дракон.

Наир вспомнила как он смотрел на нее, когда она проснулась. И как смотрел там, на рынке, согнав своими чарами наркотический угар. Ей стало холодно. Помедлив немного, что бы справиться с собой, она решительно свернула волосы в тугой узел кос и выбрала платье: оно было светло голубого цвета и оставляло открытыми лишь кисти рук. «Сколько же хозяек уже сменили вы?» подумалось девушке, когда она поправляла шпильки.

Ледяная рука, сжимающая сердце, никак не желала разжаться. Ей думалось, что она смирилась со своей участью и готова к ней, а на примере своей мачехи знала, что умная и ловкая женщина всегда может добиться от мужчины чего хочет. Но реальность оказалась страшнее. Вряд ли ей удастся влиять на дракона. Если она вообще переживет его страсть.

Страсть… Наир даже затрясло: уж этот, выглядевший столь же горячим, как и снег на вершинах, и всякая страсть — никак не соотносились друг с другом.

Наир покинула спальню во внутренних покоях и через помещения, отведенные для гостей и слуг, направилась к выходу. Никто и не подумал ее останавливать, даже когда она вышла на дорогу и стала спускаться. Похоже, ни дракону, ни его слугам не пришло в голову, что она может попытаться сбежать. Наир остановилась как вкопанная — сбежать…

А потом села на лежавший у обочины валун и расплакалась. Не от страха, хотя драконы не терпели неповиновения и неотвратимо карали за это. Не от отчаяния, хотя бежать ей было просто некуда. А от чего-то другого, что она еще не могла назвать. Наир поднялась и медленно вернулась в логово.

Возвращаясь, я увидел ее на тропе и не удивился — я знал, что она все же попробует уйти. Но и не забеспокоился — знал, что не сможет. Только, когда знаешь все — становится очень скучно… и очень тоскливо. Поэтому я не люблю людей. Понимаю. Но не люблю.