Владислав Русанов - Пасынок судьбы Страница 6

Разбойник шутливо поклонился и, развернувшись, опрометью бросился в кусты. Ветки шиповника заколыхались и успокоились. Как будто никого и не было.

— Вот шельма! — Годимир со звоном загнал меч в ножны — он и сам не заметил, когда успел вытащить клинок на целую ладонь.

— Шельма не шельма, а свободу он получил, — качнул головой Олешек. — А нам с тобой, пан рыцарь, надо бы поезжать отсюда как можно быстрее и как можно дальше.

— Ты думаешь?

— Думаю? Да я просто уверен, что его королевская стража здесь оставила. Ты не ищешь часом ссоры с королем Желеславом, а?

— Да нет… И не «акай», сколько говорить можно? — Годимир тронул коня шпорой. Отдохнувший в Ясевой конюшне темно-рыжий охотно поднялся в рысь.

Мышастый мерин шпильмана поспешил следом, как привык за полтора месяца путешествия. Олешек от неожиданности качнулся назад, испуганно вскрикнул, хватаясь за переднюю луку:

— Легче!

— А ты привыкай, если хочешь со мной странствовать! — зло откликнулся рыцарь. Еще прибавил шенкеля коню. Знал, мышастый не отстанет.

Некоторое время они ехали молча. Годимир вперил глаза в конскую гриву, мысленно ругая себя за опрометчивый поступок. Шпильман поглядывал по сторонам, закусив нижнюю губу. Должно быть, обиделся.

«Дуйся, дуйся, — подумал рыцарь. — Сам виноват. Не надо было про волколаков говорить. А этот несчастный свое уже получил. Если его хотя бы дня два назад заковали, то под дождем отстоять — не подарочек. Да и ночи холодные, даром что червень[13] — летний месяц. Думаю, искупил вину за парочку ограбленных купцов».

Видно, о том же подумал и Олешек. Он наклонился, сорвал цветок шиповника, втянул легкий, чуть приторный аромат, а потом окликнул Годимира:

— Пан рыцарь, ты стихи свои почитать хотел…

Тот ответил не сразу. Поглядел на бегущие по небу облака, вздохнул.

— Расхотелось что-то… — потом подумал и сказал: — Правда, расхотелось.

— Дело хозяйское, — сразу согласился шпильман. — А просто поговорить согласен?

— Ну… Почему бы и нет?

— Это хорошо, — улыбнулся Олешек. — А то я думал, ты сильно обиделся.

— С чего бы это?

— Да так…

— Нет. Ты уж договаривай.

— Да не стоит. Одно скажу: не прав я. Зря тебе про короля Желеслава сказал. Ты, кстати, не бывал при его дворе, в Островце?

— Не приглашали, — буркнул Годимир.

— Так ты, пан рыцарь, странствующий как никак. Можешь и без приглашения.

— Верно. Могу. Но не к каждому хочется.

— А! Значит, и ты наслышан про здешнего короля?

Рыцарь не ответил.

— Что молчишь, пан рыцарь?

— Да так…

— Обеты не позволяют королей хулить?

— Ну…

— Можешь не говорить. Я и так догадался. И лесного молодца потому освободил, что наслышан про Желеслава?

— Ну…

— Да ладно, не говори. Я и так догадался.

— Слушай, Олешек, — едва не взмолился Годимир. — Давай о чем-нибудь другом…

— Изволь, — шпильман согласился не раздумывая. — Тогда про служение твое поговорим. Не против?

— Отчего же? Давай.

— Вот! Другое дело. Ты ведь из Хоробровского королевства будешь? Верно я понял?

— Ну да. Из-под Быткова.

— А что так далеко занесло? Аж в Заречье.

— Понимаешь, Олешек, я с детства хотел людей от чудищ освобождать… — Годимир искоса глянул на шпильмана — не смеется ли? Олешек сохранял серьезность. Поэтому рыцарь продолжил: — Книги читал, готовился.

— А что, в Старой Руте чудищ мало? Неужели всех повывели уже? — Шпильман прихлопнул ладонью слепня, усевшегося на шею меринка.

— Признаться, не так уж и много. Есть, правда, чародеи злокозненные. В Усоже и в Горыне мерзости всяческой хватает. Кикиморы, живоглоты, шилохвосты… По лесам космачи с волколаками прячутся. Опять-таки, лешаки, водяные, полевики… Ну, с этими сражаться рыцарю не с руки — племя нелюдское, но безобидное. И кмети их уважают. Прикармливают…

— Правда? — округлил глаза Олешек. — В Мариенберге лешаков не сильно-то любят. И церковь их род прокляла… Ибо насмешка в богомерзких рожах таится на человеческий образ, — он явно процитировал строки из указа властей или церковного воззвания. — А потому охотятся на леших и водяных безжалостно.

— Ну и глупцы, даром что священнослужители, — без обиняков отрезал Годимир. — Наш митрополит такого безобразия не допустил бы… Эй, ты не обиделся часом?

— За что? Я же не епископ!

— Я заметил.

— Так продолжай. Не хватало мне за святош наших обижаться…

— Продолжаю. О чем я там рассказывал?

— О чудищах хоробровских.

— Ах да! Только почему же о хоробровских? Здесь такие же водятся. А то и злее. Взять хотя бы волколаков…

— Так ты поэтому в Заречье перебрался? От того, что здесь чудовища опаснее?

— Ну, можно так сказать. Скучно на Хоробровщине. Страхолюдин все меньше, а рыцарей все больше. И каждый норовит всю славу себе прикарманить. Себе и только себе. Представляешь, в Ельском воеводстве, если бы приехал да заявил — хочу, мол, пару космачей на копье взять, — меня бы под стражу заключили. У них там это право еще заслужить надо.

— Да ну?

— Истину говорю, как перед ликом Господа. Правда, с шилохвостом любой может беспрепятственно сразиться или, скажем, с живоглотом… Только желающих маловато находится.

— Это еще почему?

— Так звери водяные. А рыцарю в реке несподручно ни копьем тыкать, ни мечом махать.

— И что же?

— А ничего. Плодятся, жрут кметей и рыбаков, на купеческие струги даже нападают, хоть они обычно для охраны нанимают опытных бойцов. А рыцарям и дела нет. Не благородные звери.

Шпильман хитро улыбнулся:

— Так а сам-то ты чего, пан рыцарь, на Горынь не поехал? Вот и заработал бы славу, завалил бы десяток кикимор.

Годимир скривился:

— Верно говоришь. Складно. Только там другие умения нужны. В седле держаться крепко, с копьем и мечом управляться — мало, чтобы смело в реку лезть.

— Ясно.

— Что ясно? — нахмурился рыцарь. — Ты еще скажи, что я испугался…

— Не скажу.

— Но подумаешь?

— И не подумаю… Ты не испугался, пан рыцарь. Тут другое слово больше подходит. Вот какое? Этого я еще не придумал.

— Ты правда так думаешь?

— Как?

— Ну, что я не испугался?

— Правда. Похоже, вы, паны-рыцари, просто бесполезную работу делать отказываетесь. Ну, ту, которая вам выгоды не принесет.

— То есть как?

— Так сам же мне объяснял — славы никакой от схватки с речными чудищами, а мороки по горло. Лениво? Так ведь, а?

Годимир пожал плечами. Задумался. Сорвал веточку с куста, прикусил крепкими зубами. Выплюнул.

— Пожалуй, ты прав. Лениво. Правда, слово какое-то некрасивое.

— Не благородное, да?

— Точно.

— Ну, что поделаешь, — шпильман развел руками. — Благородно всегда сражаться, а не сражаться, выходит, не благородно. Ничего не попишешь — жизнь.