Макс Фрай - Русские инородные сказки - 6 Страница 6

Пока Юваль набирает телефон полиции, что-то громко говорит, записывает имя полицейского, Шелли бегает по площадке, заглядывает в ямы, продирается сквозь кусты. Ненавижу-ненавижу-ненавижу!

— Тетя! Подойди, я тебе что-то скажу.

— Ненавижу-ненавижу… Что?

На качелях сидит мальчик и лениво раскачивается, тормозя ногами. Да это же Ноам из Цахиного класса, как она его не заметила, качели ужасно скрипят, не заметила, не услышала.

— Да, Ноам, ты видел Цахи? Говори, ну, видел?!

— Мама Цахи, как тебя зовут? Ты только не волнуйся, ладно? Цахи катался с горки, часа три катался, пока мы тут играли, а потом в горке что-то бумкнуло и он исчез.

— Как это бумкнуло? Как исчез?

— Просто исчез и все. Он говорил, что эта горка стреляет, а не просто щелкает. Только не насмерть, а забирает куда-то, в какую-то страну. Не знаю, он не сказал в какую. Он сказал, что когда родители обижают детей, горка бумкает, и все.

Полиция искала ребенка по всему городу, по оврагу, по больницам и моргам. Его не было нигде.

Шелли звонила всем детям по списку по третьему разу, может, все же зашел. Но нет.

Бумкнуло и все… Как это — бумкнуло, и все? Как?!

Звонок в дверь. Цахи! Да, это он, Цахи, миленький, где ты был, уже ночь!

— Я с тобой не разговариваю! Где-где, на чердаке сидел у Ноама, у него родители уехали, вот я там и сидел, чтобы ему не страшно было. А потом Ноам пошел погулять, а я заснул, я уже знаешь сколько погулял. Мама! А пусть этот Юваль к нам больше не приходит!

— Алло! Шелли! Ноам у вас?

— Нет, я его видела поздно вечером на площадке. Цахи тут пропадал, говорит, что был у Ноама на чердаке, а вы уехали.

— Никуда мы не уехали! Папа сказал, что не купит ему ролики, потому что он за контрольную пятьдесят пять получил. А он обиделся и дверью хлопнул. Муж говорит, не бегай за ним, воспитывать надо, а я выбежала, когда уже темнело, понимаешь? Вижу, он на горке с твоим Цахи, я кричу: «Ноам!» — а на горке что-то бумкнуло, и все!

— Что все?

— Они исчезли оба!

— Но Цахи уже дома, и Ноама я видела поздно вечером. Цахи! Иди сюда!

— Не хочу!

Цахи все же подошел. Шелли наконец спокойно на него посмотрела. Его пальцы и лоб были желтые, как пластиковая горка, она взяла его за руку — щелк!

— Мама! Пусть Юваль уйдет! Ты знаешь, я теперь могу и сам исчезнуть, как только захочу.

ДМИТРИЙ ДЕЙЧ

СКАЗКИ ДЛЯ МАРТЫ

№ 14 Jesus’ blood never failed me yet

Jesus’ blood never failed me yetNever failed me yetJesus’ blood never failed me yetThere’s one thing I knowFor he loves me so…

Наверное, я мог бы стать похожим на вас.

В конечном счете все вы однажды становитесь похожими на меня. Я видел лорда Брюса незадолго до смерти: он был похож на меня. Вы бы удивились.

Все приходят ко мне, я ни к кому не хожу. Даже в гости не хожу. Даже когда меня приглашают. Хендерсон звал меня в гости, я не пошел.

Это было очень давно. Может быть, десять лет назад. Или двадцать.

Хендерсон умер.

Он умер какое-то время спустя после того, как звал меня в гости (а я не пошел). Все это было очень-очень давно.

У меня нет времени.

Я не знаю, который теперь час. Я не знаю, который теперь год.

Наверное, мне пятьдесят лет. Или сто.

Я помню, как строили лондонское метро.

Хендерсон жил в своем доме и каждый день ходил на работу. У него были жена и дети. Иногда он приходил ко мне поболтать. Тогда я жил на лавочке — третьей от эскалатора.

Хотя… Кажется, тогда еще не было эскалатора. Или был…

Ладно.

Теперь я сплю на пятой от эскалатора лавочке. От левого эскалатора — пятой. От правого — третьей. Справа от меня спит Кровавая Мэри. Иногда она ходит ко мне в гости. Я к ней не хожу никогда. Мэри говорит, что у нее был муж. Я в это не верю. Вы бы тоже не поверили.

Хендерсон был славный малый. Глуповат немного. Это было очень давно.

Он спросил, как меня зовут. Я как-то назвался. Он спросил, почему я здесь сплю. Я уже говорил, что он был глуповат? Ладно.

Я сказал: ну блин, я же должен где-то спать! Что за вопрос «почему?». — «Нет, но почему здесь, в метро?»

Такой он был мужик, Хендерсон. Задавал вопросы.

Почему ты пьешь?

Хендерсон, тупица! Если я протрезвею, мне не захочется жить на лавочке в метро. Мне будет противно здесь спать. И что тогда? Я найду работу — такую как у тебя, жену — такую как у тебя, нарожаю детишек и стану таким как ты. Тупицей.

И меня убьет током — совсем как тебя. Ты этого хочешь?

Порой он был совершенно невыносимым человеком.

Вы не поверите, однажды он принес мне сто фунтов. Просто сунул в кулак — сто фунтов одной бумажкой. На, говорит, купи себе что хочешь, но только не выпивку. Я прослежу. Буду ходить за тобой и смотреть, что ты покупаешь.

Ну не дурак?

Тут живет один русский. Пьотр. Молодой совсем, тоже дурак. Этот думает, что он здесь случайно. Временно. Он не знает, что времени нет.

Как можно говорить с таким человеком?

О чем можно говорить с человеком, который не знает, что времени нет?

Мы с Хендерсоном пели вместе. За это я его уважаю. У тебя есть работа, жена, дети, ты не знаешь, что времени нет, и все же поешь в метро, за компанию со старым алкоголиком, который даже имени своего не помнит.

Это заслуживает уважения.

Я тогда даже, помнится, подумал: ну ладно, схожу к тебе в гости. От меня не убудет. Максимум: меня обругает твоя жена или, что гораздо хуже, пожалеет. Или детишки твои будут морщить носики: папа, почему от дяди так воняет? Или собака твоя облает…

Нет, не пойду.

И потом, дома у тебя, наверное, петь не захочется. Иначе почему ты приходишь петь сюда, ко мне?

Я часто смотрю на людей. Мне их жалко: они совсем ничего не понимают.

Ездят в этих дурацких поездах. С ума сойти. Мне бы никогда не пришло в голову ездить в метро. Метро — не для этого.

В метро хорошо петь. Тут звук хороший. Вы знаете, о чем я.

Это когда поезд еще не пришел. В промежутках.

И по ночам.

В последние годы сюда по ночам всякие ходят.

Однажды пришли сразу человек десять: молодые все, глупые. Говорят: дед, давай мы тебя подожжем и посмотрим, как ты будешь умирать.

Дураки.

Человек, у которого нет времени, не может так вот запросто умереть. Я бы давно уже умер, если бы это было так просто.

Ну давайте, говорю, поджигайте.

Они и стали меня поджигать — зажигалкой. А я пел. Ну, они, конечно, потели — то с одной стороны подожгут, то с другой. А я не горю. Тогда они меня побили немного и ушли.