Аркадий Застырец - Кровь и свет Галагара Страница 6

Верно, вспоминал царевич, сидя в ту ночь у костра, все, что с детства рассказывал и пересказывал ему отец, великий Син Ур, о своей встрече с благородным двартом Су Аном в предгорьях Ло, где тот и открыл царю все козни Ра Она, умертвившего Дан Бат, поведал и о своем поединке с ним, и о том, как исход схватки на Лиглонном лугу решил судьбу Ур Фты, и о великом жребии, выпавшем наследнику цлиянского престола — прежде прозреть, а уж прозрев, уничтожить злокозненного Ра Она. Не открыл благородный дварт Син Уру только одного — когда и при каком условии вернется свет в глаза его сына. Не открыл, да и не мог открыть: тайна — условие всех условий. Нарушить ее — значило бы обречь царевича на вечную слепоту. Так говорил Су Ан.

Царевич встал и насторожился. Ночь легко было отличить на слух. Вот сопят и постанывают во сне его спутники. Изредка фыркают и тихонько рычат гаварды. Шипит и потрескивает костер. Далеко-далеко захохотал хаци — видно, запустил когти в добычу. Но главное — тишина. Все обнимающая, все поглощающая.

Говорят, что ночью царит какая-то тьма, а днем какой-то свет. Но царевич не помнил света и тьмы.

— Тишина — вот моя тьма, — прошептал он себе и добавил: — А свет — это звук. Мой свет — это звук.

И в тот же лум он услышал его — тот звук, что воистину был светом и так поразил его накануне, во время потешного боя. Высокий, прерывистый, но яркий и сильный, он звал, он тянул к себе неодолимо. Ур Фта наклонился, отыскал свой меч, вынул его из ножен, высоко поднял над головой и спокойным уверенным шагом пошел навстречь своему свету.

Царевич вышел на то самое место, где давеча резвились его захмелевшие спутники и где в первый раз услыхал он таинственный звук. Здесь тишина вновь навалилась и обложила его со всех сторон. Имей Ур Фта самое зоркое око — и тогда его ощущения не слишком отличались бы от того, что он переживал теперь, будучи совершенно слепым. Ибо луна спряталась за небольшую тучу, и в кромешной тьме над луговиной закружил редкий снег. Царевич почувствовал его прикосновения лицом и руками. Стало так холодно и одиноко, что он рассек воздух мечом, сделал несколько выпадов в разные стороны, словно пытался отогнать и холод, и одиночество и, не останавливаясь ни на лум, продолжал бой с невидимыми врагами.

Меж тем, полная луна вновь выглянула из-за тучи и осветила его, исполнявшего посреди заснеженной луговины свой смертоносный расчетливый танец. Конечно, царевич не мог об этом знать. Зато он вновь услыхал тот самый таинственный звук и от неожиданности замер. Звук замер вместе с ним на протяжной трепещущей ноте. Ур Фта растерянно опустил меч — и звук, будто привязанный к клинку, тоже опустился, не прерываясь. Ур Фта резко вскинул над головой мерцающее лунным бликом лезвие — и звук взлетел следом, легко и тонко зависнув над луговиной. Вниз и влево — понижение и дрожь. Вверх и вправо — повышение и твердость. Сделав еще сколько-то самых простых движений, слепой царевич убедился, что звук ему послушен. И так его это очаровало, что он, вовсе не чувствуя усталости, проделывал и повторял все новые и новые приемы, выстраивал разнообразные защиты, череду ударов и выпадов, быстрых прыжков, переходов и поворотов, и любовался в душе мелодиями, из неведомого источника звучавшими по мановению его меча. И — чудо! — не было среди этих мелодий ни одной по-настоящему незнакомой. Все они давно жили и двигались в нем, в его мышцах, суставах и сухожилиях. Но только сегодня, только теперь они зазвучали в прихотливых и быстрых изгибах, сливаясь в сплошную и грозную музыку боя.

Царевич не сразу заметил, как это произошло, и потому в первый лум вздрогнул, когда ощутил, что уже не он управляет звуком, но звук управляет им. Поднявшийся было страх обернулся наслаждением. Таким Ур Фта представлял себе наслаждение светом. Словно последняя цепь, сковавшая тело, со звоном лопнула и растаяла в заснеженном горном воздухе. Исчезло и самое чувство преодоления оков. Но и это последнее, легкое, как пух, ощущение свободы растворилось в движении, точном, летящем и непрерывном.

Ур Фта продолжал жонглировать мечом, перебрасывая его из одной — в другую, третью, четвертую руку, и, словно прокладывая коридор в невидимо атакующем войске, по мановению властного звука пересек луговину. Затем наощупь вскарабкался по скале, темной громадой возвышавшейся над ее северным краем, и очутился на ровной площадке выступа у входа в пещеру.

Звук оборвался, и слуха Ур Фты коснулся хриплый, изломанный временем голос:

— Я ждал тебя без малого сорок зим. Кто же ты? Назови твое имя!

— Ур Фта, сын великого царя Белобрового Син Ура, наследник цлиянского престола в Айзуре, — твердо и ясно ответил царевич незнакомцу.

— Как! Сам слепой царевич Ур Фта пожаловал! О, горе мне, глупцу из глупцов! Не однажды я слышал о тебе от пастухов, но мне и в голову не пришло разыскивать тебя вместо того, чтобы сидеть на месте, застыв в ожидании подобно толстокожему тинтеду, выслеживающему рыбу на речном берегу. А ведь не трудно, кажется, было догадаться, что именно слепой и только слепой может вот так, сразу почувствовать музыку боя!

С этими словами старик, — а то был крепкий крылатый старик, с головы до ног покрытый серебристыми перьями, — поднялся, вглядываясь в долгожданного пришельца парой круглых пронзительных глаз, обнял его своей единственной рукой и усадил рядом с собою. Ур Фта, как требовала учтивость, покорно и в то же время с достоинством, приличным его происхождению, опустился на травяную циновку, поджав под себя левую ногу, и в свой черед спросил незнакомца, кто он и как его имя.

— Мое имя, — отвечал тот, — Кин Лакк, я родом из племени форлов. Говорит ли тебе это что-нибудь?

— Я много слышал о твоем племени. И слышал, что все форлы погибли. Отец говорил мне, что, мужественно защищая свои земли, в последнем бою с крианами не уцелел ни один из них.

— Ни один из нас, благородный Ур Фта, ни один из нас, кроме несчастного Кин Лакка, сидящего рядом с тобой. В том последнем бою под стенами Корлогана я потерял правую руку и много нимехов пролежал без памяти на поле позора и смерти. А когда очнулся, тетивой затянул обрубок — и во мне достало крови на то, чтобы взлететь.

— Но как случилось, что столь могущественное племя, способное тучей подняться в небо и сверху обрушиться на врага, целиком погибло в одном-единственном сражении с крианскими воинами, искусными на воде и на суше, но бессильными в воздухе? Отчего спасся один почтенный Кин Лакк? Отчего не взлетели его сородичи над полем боя и не укрылись высоко в горах, дабы набраться сил и продолжить войну в лучшее время?