Наталия Ипатова - Ледяное сердце Златовера Страница 6

Ему дали здесь другую одежду: алую тунику до колен, отделанную золотой каймой, в тон каймы — сандалии, а поверх всего — вишневый плащ. Сочетание цветов ему понравилось, правда, он не возражал бы, если бы в его туалете было что-нибудь черное: сочетание красного и черного считается традиционным для этой породы. Впрочем, гоблин был более или менее равнодушен к своему внешнему облику, он никогда не претендовал на привлекательность, разве что в своем кругу. Ну а с этими Могущественными он уже совсем позабыл о своем круге и своих корнях.

У него было несколько минут, чтобы разглядеть себя в зеркале, прежде чем Йостур потащил его к своей госпоже. Кто-то позаботился расчесать его рыжие курчавые волосы, и щетина на лице была такой, словно он не брился два-три дня, а не провалялся забытым в морозилке несколько лет. Алая лента прикрывала шрам на месте потерянного в одной из схваток предыдущей сказки глаза. Покрытые короткой редкой шерстью руки и ноги Удылгуба были обнажены, и дюжина серебряных браслетов, охватывавших их и подчеркивающих его чудовищную мускулатуру, осталась на месте, чем немало обнадежила хозяина: Удылгуб придавал им мистическое значение. Изысканным хозяевам все эти чеканные побрякушки показались, должно быть, уместным дополнением к колоритной внешности… пленника?.. гостя?.. игрушки? Удылгуб не мог пока определить, кем считать себя здесь. Черный принц, которому он служил до сих пор, использовал его, но он, по крайней мере, всегда говорил, куда идти и что там делать. Разморозивший его карлик не сказал ни слова, и Удылгуб заподозрил, что этот тип вовсе лишен языка. Впрочем, его это не касалось. Или касалось? Ни одно данное не следует упускать из виду, если пытаешься на основе их совокупности ориентироваться в ситуации в следующий момент. Удылгуб понимал это и без знакомства с теорией Максвелла, хотя с другой стороны он был убежденным фаталистом.

Карлик распахнул перед ним створки высокой двери, покрытые позолоченной лепниной, и Удылгуб вступил в просторную пустую залу.

Пол под его ногами был выложен молочно-белой плиткой со слабым эффектом отражения и устлан пурпурной ковровой дорожкой. Стены были такими же, а потолок представлял собою сложную паутинчатую структуру, в ячейки которой были вмонтированы зеркала. Удылгуб увидел в них свое перевернутое отражение и сообразил, что так зала кажется в два раза выше. Впрочем, даже ее истинные размеры были весьма впечатляющи, а гуляющий здесь сквозняк и его дубленую кожу заставил покрыться крупными мурашками.

Окно по правую руку от него было распахнуто, и Удылгуб, бросивший туда взгляд, увидел тянущуюся вдоль наружной стены балюстраду, а под ней и за ней до самого горизонта — чуть вздымающиеся под ветром и распластывающиеся под собственной тяжестью черные горы воды, все в пене и ледяном крошеве.

Впрочем, зала не была пуста. На звук их шагов, многократно усиленный акустикой этого странного помещения, развернулось массивное кресло-трон, ранее стоявшее к ним облицованной плиткой спинкой, слившейся с отделкой стен, а потому не замеченное Удылгубом раньше. И зала для Удылгуба вдруг перестала быть пустой.

Лицевая сторона трона была отделана бордовым бархатом, и, разумеется, этот символ власти оказался занят. Там сидела, судя по внешнему виду, молодая женщина из породы людей. Удылгуб внутренне поежился, у него заболела правая рука при воспоминании о том, как он однажды нажегся на Черном принце, юноше из породы людей, предложившем решить вопрос о власти с помощью армрестлинга. С тех пор он стал осторожнее. У этой бабенки, должно быть, большая власть, если все эти хоромы — ее. А власть держится на силе. И чем ближе подходил он к трону Салазани, тем явственнее чувствовал, как нарастает в нем ощущение опасности, на какое он теперь, оказывается, был мастер, и какая здесь концентрация власти. Настал момент, когда ему расхотелось идти дальше, и он остановился, но ее ленивое: «Иди!» лишило его возможности сопротивляться. И то сказать, если в ее силах было воскресить его, не значит ли это, что она шутя сделает с ним и кое-что похуже.

Будучи сидя чуть выше стоящего Удылгуба, Снежная Королева внимательно рассматривала свою новую игрушку. Она уже позабыла времена, когда ее радовали красивые лица, теперь она коллекционировала хари. Ей нравилось шокировать свое окружение. Более того, она, право же, не знала, на что она была бы неспособна, чтобы привлечь внимание. Гоблин… это то, что нужно. Его «харя» была объемной и тяжелой, нос — плоским, с широко раскрытыми ноздрями, из которых в художественном беспорядке торчали жесткие рыжие волоски. При взгляде на его рот Салазани с усмешкой подумала, что этот будет скорее кусаться, чем целовать. Прораставшая щетина напоминала по толщине и цвету медную проволоку, единственный глаз тонул в тяжелом веке, окаймленном соответствующего цвета ресницами, а сам он был светло-серым, с белком, обильно пронизанным кровавыми прожилками. Лоб для него природа не предусмотрела. Словом, ничего особенно отталкивающего. Йостур напоминал ей ласку или хорька. Интересно, каково-то это будет с таким вот вставшим на задние лапы медведем?

Сперва он показался ей дурень — дурнем. Ну, то есть, он, разумеется, еще не очухался после разморозки и ошеломлен роскошью. Спустя несколько секунд она уже сомневалась в своей первоначальной оценке. Он смотрел на нее не мигая и словно окаменев. Ждал ее первого хода. Но до чего же огромный! Салазани улыбнулась, предвкушая игру. Новая игрушка обещала быть занятной… и опасной. Щекотка для нервов.

— Подойди ближе, — велела она.

Ближе было некуда, и Удылгуб поднялся на три ступени вверх, споткнувшись на последней о подушку, специально, как он догадался, брошенную здесь для него.

— Теперь ты можешь встать на колени, — последовал приказ, и гоблин с тоскою подчинился правилам здешней игры, подумав про себя только, что женщины, бессмертные или нет, так любят созерцать мужчин именно с этой позиции.

Складки тяжелого бордового шелка почти касались его лица, источая густой аромат, в котором разум его забарахтался и, медленно помрачаясь, пошел ко дну. Какое-то наркотическое воздействие… или колдовство! Край ткани шевельнулся, и из-под него показалась босая ступня теплого абрикосового цвета с ногтями, окрашенными в цвет засохшей крови. Прикованный к этой неожиданной находке, взгляд Удылгуба остался опущенным долу, когда над самым его ухом Салазани произнесла:

— У тебя были человеческие женщины?

Гоблин поднял голову, налившуюся свинцовой тяжестью, и взглянул на уста, которые, казалось, должны источать мед. Ему внезапно захотелось услышать, как она стонет. Во имя всех чертей ада, она так близко!