Алексей Герасимов - Констебль с третьего участка Страница 6

— А, Айвен! — обрадовался Стойкасл, словно ожидал увидать на моем участке кого-то иного. — Гляди-ка какую пьянь я на твоем участке задержал. Еще и темнеть не начало, а он лыка не вяжет!

Собственно, он был прав — участок мой кончается только на следующем перекрестке, у дома с мезонинами. Однако же готов побиться об заклад, что шел он к мистеру Сабурами, когда этого пьянчужку приметил.

— В общем, волоки его в участок, дружище, пусть там проспится.

— М-м-ня-мыму-мымур сам! — подал голос задержанный.

— Вот, видишь — совсем никакой. — осклабился Стойкасл. — Даже имя свое произнести не может. Мистер, как тебя звать-то?

Он встряхнул пьяницу за шкирку, отчего у того начала болтаться голова.

— Мнэумнэээ ффесстокл о-о-о адвокат. — попытался ответить тот.

— Будет, будет тебе, любезный, адвокат. И адвокат, и обвинитель, и жюри присяжных. — хохотнул мой коллега. — Ну, чего глядишь, констебль Вильк? Забирай клиента, а я пошел. Меня пончики у Сабурами заждались!

Вот же гад! Пока я задержанного до участка доведу, покуда оформлю, ведь время обеда давно пройдет. Нет вот чтобы самому сволочь в кутузку…

Мы поставили друг-другу отметки о встрече в наших журналах дежурства, я принял (под роспись, разумеется, все строго по инструкции) задержанного, и потащил упирающегося и норовящего при этом упасть джентльмена в участок.

Боюсь, что по прибытии в него я был весьма далек от такой христианской добродетели, как любовь к ближнему. Обшарив карманы злосчастного пьяницы, лишившего меня обеда, а мистера Сабурами — клиента, и сдав все найденное, по описи, дежурному констеблю на хранение, я запихал задержанного в камеру к бродягам и цыганам.[1] Вот будет ему стыдобище, негоднику, когда проспится! Особенно, если подхватит вшей от соседей — уж тогда не только совесть грызть его станет.

Глава II

В которой констебль Вильк продолжает исполнять свои прямые обязанности, стойко перенося тяготы и лишения службы, доктор Уоткинс оказывает пострадавшим первую медицинскую помощь и обращает внимание следствия на странности дела, а инспектор О`Ларри не только успешно вербует штатского специалиста, но и обнаруживает источник зловредного токсина.

Наскоро перекусив пирожками миссис Хобонен, которые она продавала в обед дежурным констеблям в участке (старушка проживает неподалеку, готовит воистину ужасно, но в летнее время это единственная возможность достать что-то себе на обед, поскольку погреб с ледником в участке не предусмотрен, и принесенная с собой пища непременно протухла бы), я поспешил вернуться на свой участок.

От жареных на прогорклом масле, начиненных квашеной капустой пирожков у меня началась натуральнейшая изжога, а привкус во рту стоял премерзопакостный — хорошо хоть икота, как в прошлый раз, когда я отведал стряпню миссис Хобонен, не приключилась, — однако эти неудобства никак нельзя было счесть достаточным основанием для того, чтобы отлынивать от несения службы.

В последующий час я успел шугнуть с набережной стайку мальчишек из фабричных кварталов — нечего им делать там, где гуляют джентльмены и леди, стибрят ещё чего, а коли так уж хотят на корабли поглазеть, то пускай бегут к докам, как и я в детстве бегал, — и рассудить спор между кэбменом и приезжим деревенщиной. Молодой, лет семнадцати, провинциал прибыл вторым классом из Рёкьявида, главного (и чуть не единственного) города Туманного Эрина, в Дубровлин, и, уже усевшись в кэб, отказался платить названную цену за проезд, сочтя ее чрезмерно высокой. Пришлось объяснить, что таковы правила имперской столицы, установленные городским магистратом: сел, так плати. И если молодой джентльмен не желает оказаться в участке…

Он не желал.

Хотя цену, конечно, кэбмэн задрал несусветную. Видано ли — два гроута за пятиминутную поездку! Осталось лишь утешить себя тем, что не я принимаю законы, а лишь тщательно слежу за их выполнением.

Еще чуть позже я попросил слегка подгулявшего в пабе "Русалка и Тритон" джентльмена покинуть набережную, тот поведал мне о своей боязни плаваний и том, что он уже спешит на ждущий его корабль, отказался от сопровождения, и слегка нетвердой (но все еще остающейся в рамках приличия) походкой поспешил к причалам. Я внимательно проследил за ним — не раз такие вот гуляки рассказывали мне подобные истории, оказываясь при том лжецами, — но этот господин и впрямь поднялся по сходням на палубу бригантины "Бранвен", и со спокойной душой я вернулся к обходу.

Проходя мимо заведения мистера Сабурами я с печалью вспомнил пирожки миссис Хобонен, которые все никак не желали улечься у меня в животе, и, дабы не расстраиваться, отвернулся в противоположную сторону. Взор мой при этом уперся во вход Института Благородных Девиц, к которому я сегодня провожал сестру Епифанию.

Стоило мне лишь глянуть в ту сторону, как высокая арочная дверь института распахнулась, а на пороге его появилась донельзя растерянная монахиня. Увидав меня эта невысокая, весьма пожилая и сухонькая сестра всплеснула руками, сложила их в молитвенном жесте, на миг возведя очи горе, истово перекрестилась, и засеменила в моем направлении.

Я, признаться, не привык к таким проявлениям чувств при виде полисмена, и поспешил ей навстречу, подразумевая неладное. О, как я оказался прав!

— Констебль, ох, констебль, как хорошо что вы здесь! — громким шепотом зачастила монахиня, вцепившись в мой рукав. — Скорее, пойдемте же скорее, пока этого не увидели воспитанницы и остальные сестры! Это же такой ужас, это же страх Господень, я сама-то думала, что мое старое сердечко не вынесет такого зрелища!

— Да что случилось, сестра? — удивился я, давая увлечь себя в направлении входа в институт. — Опять на кухне сидит здоровенный пасюк?

Был с полмесяца назад случай, не в мою, правда, смену. Здоровенная крыса неизвестно как пробралась в это женское царство, — с корабля пришла, не иначе, — и нахально расположилась с уворованным куском вареного мяса прямо на разделочном столе, до полусмерти напугав повариху. На женские визги рыжая тварь никоим образом не реагировала, и монашкам, дабы справиться с сим наглым захватчиком, пришлось звать на помощь полицию. После того случая, в институте завели кота, быстро ставшего всеобщим любимцем. Видал я его несколько раз в окне: здоровенная раскормленная скотина с наглой мордой. И тоже, кстати, рыжий. В общем, настоящий ирландец — одобряю.

— О, боюсь все гораздо и гораздо хуже. — престарелая Христова невеста продолжала тянуть меня за рукав, увлекая по коридору института. — У нас в саду… Ох, я вымолвить не решаюсь, Вам самому на это надо глянуть, констебль.