Андрэ Нортон - Здесь обитают чудовища [Глазом чудовища. Здесь обитают чудовища ] Страница 61

— Демон!

Монах поднял крест, и Нику показалось, что вот сейчас он ударит его по голове. Он быстро нагнулся и получил удар в висок, который бросил его на колени, в ушах зазвенело, а голова закружилась.

Монах и второй, стоя на ним, о чём-то посовещались. Потом его схватили грубые руки и потянули за волосы, так что он не мог шевельнуть головой. И снова над ним навис крест, однако на этот раз он, опустившись, всего лишь болезненно вжался в кожу на лбу. Довольно долгое время монах держал крест так, а затем рывком отдёрнул и наклонился к Нику, чтобы изучить результат контакта.

Недовольно что-то проворчав, он отдал второму какой-то приказ. Ника поставили на ноги, руки заломили назад и связали верёвкой, больно впившейся в кожу. Лишь после этого человек, взявший в плен Ника, обошёл его и встал перед монахом.

Несмотря на то, что сложением бродяга сильно напоминал Страуда, во всём остальном он заметно отличался от уполномоченного гражданской обороны. Большую часть лица его покрывала грязная спутанная борода, поднимавшаяся на скулах почти до самых бровей, таких же густых и косматых. На голове косо сидел проржавевший металлический шлем, весь во вмятинах, имевший выступ, прикрывавший нос. Да и остальная его одежда тоже была поношенная, а ржавая кольчуга поверх кожаной рубахи была такой старой и грязной, что казалась почти чёрной. Его кривоватые ноги тесно облегали дырявые штаны, а башмаки ещё чуть-чуть — и развалятся.

Однако он был вооружён. На поясе висел меч, а с другой стороны — кинжал с длинным клинком почти в длину руки Ника. Через плечо был перекинут арбалет. Солдат достал кинжал и с вожделением посмотрел на Ника, нацеливая остриё в горло американца.

Монах покачал головой, резко и отрывисто, что отличало все его движения, и коротко выкрикнул какой-то приказ. Второй ухмыльнулся, в отвратительной щетине мелькнули остатки сломанных зубов. Схватив Ника за плечо, он толкнул его вслед за монахом, который заковылял вперёд, приподняв свой шест с крестом, словно это были одновременно и знамя, и оружие.

Было очевидно, что Ник попал в руки какого-то отряда бродяг. Юноша, потрясённый собственной глупостью, что дал себя так легко поймать, никак не мог собраться с мыслями. И с каждой минутой он всё больше и больше сомневался, что к этим людям можно хоть как-то воззвать как к товарищам по несчастью. Солдат, если только это был солдат, прямо-таки со звериной жестокостью болезненными тычками подгонял Ника; никто никогда ещё так не обращался с американцем. Монах был ничуть не лучше.

На открытом пространстве вблизи небольшого ручья они встретились с остальными членами отряда. Среди них были ещё три солдата, как один похожие на того, который взял в плен Ника, словно все они — родные братья. Но вскоре стало ясно, что главенствуют не они, а монах и ещё одна особа, сидевшая спиной к валуну. Она зубами рвала кусок полупрожаренного мяса, а рядом, сбоку от костра, были приготовлены к тушению и другие куски, насаженные на колышки.

Жир блестел у неё на подбородке, капая на отделанный кружевом лиф её платья, добавляясь к застывшим следам предыдущих подобных трапез. Кожа у неё стала серой от слоя пыли, пряди волос небрежно выбивались из растрёпанных кос. Однако сквозь грязь у неё всё-таки проглядывали такие черты лица, что если его вымыть и нанести косметику, то она могла бы считаться красавицей даже в мире Ника. На её засаленном платье ещё можно было увидеть то, что некогда было тонкой вышивкой, а пояс и кольца на каждом из её пальцев сияли драгоценными камнями. На голове же красовалась золотая диадема с тусклым голубым самоцветом спереди. Она казалась какой-то принцессой, сошедшей с картинки из сказки, правда, опустившейся до самого последнего предела.

Увидев Ника, она отбросила в сторону кость. Выпрямив спину, женщина властным жестом указала на него и произнесла какую-то команду, однако он не понял её, хотя отдельные слова и показались ему знакомыми. Когда Ник не ответил, стражник снова ударил его.

Однако монах оттолкнул солдата в сторону, в ярости выкрикнув какой-то протест. Недоброе веселье, заигравшее на лице женщины, когда её подчинённый пытался вразумить пленника, сменилось разочарованием. Она пожала плечами и махнула рукой. Один из солдат поспешил за ещё одним куском мяса и передал его ей.

Тем временем монах стал прямо перед Ником и начал медленно говорить, делая паузу после каждого слова. Однако Ник снова ничего не понял и покачал головой. Взявший его в плен солдат вновь выступил вперёд, с почтением обратился к монаху, а потом повернулся к Нику.

— Кто… ты? — гортанно произнёс он, но несмотря на акцент Ник понял вопрос.

— Николас Шоу… а кто вы?

Солдат злобно ухмыльнулся.

— Не всё ли равно. Ты дьявольское отродье, — он сплюнул на землю. — Мы держим… демоны видят… Они задают нам жару… а мы зададим жару тебе!

И тут в их разговор снова вмешался монах, явно требуя от солдата какого-то ответа. Женщина, облизнув пальцы, перебила его замечанием, от чего все четыре солдата весело рассмеялись, но монах, повернувшись к ней лицом, принялся размахивать своим шестом. Женщина продолжала улыбаться, молча слушая его выкрики, однако солдаты веселиться перестали.

Ника подтащили к ближайшему дереву, прижали спиной к стволу и надёжно привязали плетёным кожаным ремнём. Монах следил за этими приготовлениями с одобрением и удовлетворением. Потом Ника оставили в покое, наедине с его мыслями, а все остальные, присев на корточки, собрались у костра и принялись за еду.

От запаха мяса Ник почувствовал голод. Казалось, что целая вечность прошла с тех пор, как Линда дала ему миску похлёбки. Но ещё сильнее, чем голод, его мучила жажда, так что видеть бегущий невдалеке ручеёк становилось всё нестерпимее.

Создавалось впечатление, что эти люди никуда не торопятся. Один из солдат (или, решил Ник, точнее было бы назвать их латниками, поскольку их потёртая амуниция была несомненно ближе к средневековью, чем к его времени) скрылся в кустах, а затем вернулся, ведя нечищеную, тяжело переставляющую ноги лошадь, у которой рёбра выпирали из-под кожи, и карнаухого мула. Он подвёл их к воде и дал напиться, а потом снова отвёл в заросли.

Когда солнце начало припекать, монах распростёрся на земле подальше от костра, скрестив руки на груди и прижав к себе шест — своё странное оружие. Латники, отойдя на порядочное расстояние от своих предводителей, сделали то же самое, однако они поочерёдно сменялись в карауле, кто-нибудь из них заползал в заросли, а потом другой выбирался на полянку.

Покончив с едой, женщина обтёрла руки пучком травы, и это был её первый жест чистоплотности, который увидел Ник. Затем она прошла к ручью, напилась из него, сложив ладони горсточкой и снова вытерла руки, на этот раз об юбку. После чего некоторое время постояла, глядя на спящих монаха и солдат, а потом бросила на Ника быстрый взгляд и вернулась к своему каменистому сидению.