Кирилл Пестряков - Эадор. Кровь Властелина Страница 62

— Покайтесь, грешники! — заорал нелюдь.

Руки гоблина тряслись. Глаза бешено вращались. Кошачий череп дергался подобно детской погремушке.

— Суть ваша — грех! Тьма пропитала души! Жадность и алчность захватили разум. Гордыня страшная объяла сердце, а похоть — чресла. Опомнитесь, твари низменные! Вспомните о пламени сжигающем, об огне адском, что болью грехи выжигает. Покайтесь перед теми, кому недодали, кого обидели, осиротили, обескровили. Ибо час расплаты близок. Уже слышится повсюду яростный вой! Горят трубы ангельские!

На миг в трактире воцарилась мертвая тишина, а затем зал взорвался от хохота!

— Ну, ты даешь, старый Хрыч, — рассмеялся гоблин у стойки, — на вот, остуди "трубы ангельские".

Хмыкнув, нелюдь бросил к ногам горе-проповедника медную монетку. Остальные посетители мигом подтянулись. Жупель не остался в стороне, довольно улыбаясь, контрабандист швырнул два медяка. Равнодушными к речи остались только орк-вышибала да владелец заведения.

Гоблин поспешно упрятал молитвенник, бросился на колени и принялся собирать деньги. Получалось у него плохо. Монетки прыгали в трясущихся руках, проскальзывая между кривыми пальцами.

— Помоги, Боже, помоги, — причитал нелюдь.

То ли Светлый Владыка и впрямь решил на миг бросить все свои дела, забыв про войны, мор, козни еретиков, мучения святых и прочие беды, дабы помочь несчастному гоблину, то ли тот сам, при упоминании Святого Имени Его, нашел в себе необходимые силы, но вскоре все монеты оказались собраны.

Стремясь не рассыпать добычу, нелюдь поспешил к стойке.

— Три стопки кваказябки! — потребовал гоблин.

Трактирщик тоскливо крякнул, видимо, правоверный посетитель успел ему порядком поднадоесть, однако, потянулся к бутылке с вожделенной выпивкой. Не потрудившись взять чистый стакан, Хрюндук заполнил кваказябкой собственную недопитую стопку и протянул её гостю. Гоблин с всё ещё трясущимися руками принял сосуд и, умудрившись не расплескать, залпом выпил.

— Ещё! — потребовал гоблин.

Стопка заново наполнилась, и тут же по новой опустела. "Проповеднику" чуть полегчало. Лицо стало менее бледным, руки перестали трястись, но взгляд остался таким же безумным.

— Закусь хоть закажи! — пробурчал Хрюндук.

— Что же тебе, грешник, жалко до ближнего твоего куска хлеба!? — воззвал гоблин, — когда в могиле сырой и холодной черви могильные будут выедать глаза бренного тела твоего, разве не захочет тогда душа твоя, томящаяся в огне, спастись?

Глаз трактирщика задергался.

— Подавись, скотина! — сказал он и поставил на стол плошку, заполненную какой-то мутно-серой гадостью, — всё равно выбрасывать.

Гость поспешил воспользоваться невиданной щедростью хозяина и начал поспешно уплетать угощение руками, так как подать ему ложку никто не удосужился. Впрочем, гоблин особо не расстроился и, пересчитав остатки медяшек, заказал себе ещё стопку кваказябки.

Жупель решил не отставать от нового посетителя и, взяв графинчик, разил нам ещё по одной. Мы выпили. Горло заново прожгло, горечь была, хоть лучину подноси, но спустя мгновение кваказябка мирно заплескалась в желудке, и по телу прошла приятная волна расслабления.

— Что это за чудак? — спросила Люция, указав на "проповедника".

Жупель благодушно улыбнулся.

— Его зовут Хрыч! — улыбнулся он, — местное пугало. Обычно он весь день торчит на главной площади и пророчествует о конце света, пришествии ангелов, вторжении демонов и всей прочей ерунде. Хотя чаще он просто закидывает всех прохожих комками грязи и получает по мордасам от тех, кто недостаточно прыткий, дабы увернуться от его бросков, но достаточно шустрый, чтобы его догнать.

Гоблин рассмеялся.

— Он юродивый? — с любопытством спросил я, оторвавшись от жареной рыбы.

В монастыре мне довелось прочитать множество книг, посвященных божественным откровениям, ниспосланным пророкам. Были написаны десятки, если не сотни, томов различных толкований, но я так нигде и не встретил четкого упоминания о том, как отличить юродивого от святого? Дремучие и необразованные крестьяне, не любившие мучиться сомнениями, четко разделяли: если предсказатель носит церковные одеяния, а его пророчества благосклонно выслушивают духовные чины, то это — святой. Если вещатель ходит в лохмотьях, живет милостыней и вперемешку с предсказаниями несет всякий бред, значит, это юродивый. К сожалению, всё было не так просто. Слова многих юродивых в итоге признавались "голосом Светлого Владыки", а целый ряд поначалу "святых" оказывались на поверку еретиками. Так много лет назад весь Эрмс потряс молодой священник, объявивший, что слышит голос Божий. Проповедовал он столь вдохновенно, что люди собирались тысячами, дабы послушать его слова и испросить благословения. Речь шла о новой вспышке веры после множества лет застоя и распущенности нравов. Первосвященник был в восторге…. До тех пор, пока "голос" не зашел слишком далеко, и пророк не начал призывать к масштабной церковной реформе, предусматривающей отмену индульгенций, снижение религиозного налога, как и платы за отпевание и венчание, ну и, в довесок, упразднения должности самого Первосвященника. Инквизиторы, боясь народных возмущений, не решились тронуть еретика. В результате для того, чтобы переспорить отступника, послали за самим Феофаном Миролюбским, который при встрече сразу объявил, что в тело несчастного вселился бес, и нужно срочно провести обряд экзорцизма. После изгнания адской твари душа бывшего пророка очистилась, но разум его не выдержал, и бедолага сошел с ума. Следуя примеру Миролюбского, священники и ныне отлавливали юродивых, практикуясь в изгнании бесов. Посему в тех землях, где стояли монастыри, юродивые практически не встречались. Вороновье отнюдь не стало исключением. Рассматривая юродивого гоблина, я отчаянно пытался понять, почему их словам верят наивные сельские крестьяне и даже гоблины? Хотя нелюди, скорее, потешались над несчастным, нежели слушали его.

— Юродивый, уродивый, какая разница? Главное, он забавный! — подтвердил мою догадку Жупель, — должна же у города быть своя достопримечательность. Шатра циркового у нас тут нет, кто его содержать будет?! А Хрыч, почитай, весь город круглогодично развлекает за пару медяков. Всё народу радость на дармовщинку, даже королевский указ на каком-то столбе висит, дескать, бить этого хмыря можно сколько влезет, а убивать ни-ни… Штраф — две серебрушки.

Контрабандист довольно рассмеялся. Люция пожала плечами. Юродивый гоблин тем временем выпил третью стопку, и в данный момент медитировал над четвертой — последней, предчувствуя всю горечь, которая возникнет, когда и та опустеет. Противостояние длилось недолго. Кваказябка победила, исчезнув в "горящих трубах". Секунда блаженства безвозвратно ушла, и проповедник заново осознал, что жизнь — конский навоз. От нечего делать гоблин обозрел безумным взглядом помещение и только тут заметил нас.