Игорь Мерцалов - Новейшая оптография и призрак Ухокусай Страница 62

— Но зачем ему нужно было проникать в полицейский участок?

Сударый пожал плечами:

— Можно лишь гадать. Пока мы знаем только, что Ухокусай крайне ловок и чувствителен к эмоциональному состоянию разумного, рядом с которым находится. История Свинтудоева дает основания полагать, что при нем Ухокусай большую часть времени проводил в виде бритвы. Несчастный брадобрей знал это, но никак не мог от него отделаться. Его рассказы, конечно, могут быть во многом плодом больного воображения, однако в основе своей они правдивы, в этом убеждают комментарии Сватова. Можно сделать вывод, что Ухокусай способен с необычайной легкостью принимать ту или иную форму в зависимости от ситуации. Если бы в тот раз на кухне мы с тобой заподозрили карандаш в том, что он Ухокусай, вполне возможно, мы не только не сумели бы сделать оптографический снимок карандаша, но даже заметить, как он исчез бы из нашего поля зрения.

— Если так, получается, поймать его совершенно невозможно, — уныло сказал Персефоний. — Вы не думали о том, что Свинтудоев прав, считая Ухокусая демоном?

— Сомневаюсь. Впрочем, что толку переливать из пустого в порожнее? Как ученые маги мы должны воспринимать происходящее в качестве прелюбопытной загадки природы. Быть может, не нами и даже не при нашей жизни, но когда-нибудь тайна Ухокусая непременно будет открыта. Нам остается приложить все усилия к тому, чтобы хотя бы проторить дорогу для будущих естествоиспытателей, и пусть отсутствие в перспективе славы не затуманивает для нас радость исследования!

Закончив эту краткую, но эмоциональную речь, Сударый с трудом заставил себя не прятать взгляд. Нельзя сказать, чтобы речь была лжива, — но не вполне искренна и слишком пафосна. Однако Персефоний правильно понял, что за патетикой прячется намек на необходимость помалкивать.

Песок в часах, отмечавших время пребывания пластин в растворе, пересыпался, и Сударый вынул их для просушки.

— Да, сразу видно, что снимок номер четыре загублен, — сообщил он, склоняясь над пластинами с лупой в руке. — Эмаль разрушается, вместо изображения — темные пятна с неясными контурами. А вот на номере три, как ни странно, что-то можно различить!

— Ничего не разберу, — признался Персефоний, заглядывая через плечо.

— Ты забываешь, что это не обычные снимки. Третий номер представляет собой портрет призрака Свинтудоева на нижнем уровне психономиса, куда почти не проникает отсвет ауры. Это как бы контур личности, переведенный в зримый образ.

— Позвольте лупу, — попросил Персефоний и внимательно рассмотрел снимок.

«Зримый образ» выглядел довольно отталкивающе: какая-то костлявая фигура, больше похожая на огородное пугало, чем на живое существо; сходство довершали завихрения таинственных энергий, смотревшиеся как клочья грубого полотна.

Комната выглядела не лучше: место предметов заняли абстрактные композиции, больше всего напоминавшие по виду грибы, но отчасти сохранявшие очертания, которые они имели в реальности, и даже можно было угадать — вот окно, вот комод, вот свеча…

— Не хотел бы я видеть мир таким образом, — пробормотал Персефоний.

— А вот призраки могут видеть его именно так, — сообщил Сударый. — Для них психономис — базовый уровень реальности.

— Ужас, — коротко прокомментировал упырь. — Как хорошо, что я не призрак.

Сударый рассмеялся:

— На пластине вид этого плана реальности искусственно отделен от остальных, которые должны на него накладываться. Но ты прав, зрелище неаппетитное. Впрочем, это, подозреваю, также дефект эмали. Давай-ка попробуем рассмотреть изображение в ауроскопе.

Персефоний приготовил для работы сложный оптомагический аппарат и, вложив в него снимок, спроецировал увеличенное изображение на демонстрационный экран. Отблески ауры, усиленные прибором, стали ярче и действительно несколько облагородили вид, открывающийся из психономиса.

— Да, вне всяких сомнений, эмаль начала разрушаться и здесь, — с сожалением сказал Сударый, посмотрев на изображение невооруженным глазом, через лупу и через очки-духовиды. — Слишком велико темное смещение, это явный брак, учитывая яркость светлых участков. Облик призрака четкости не приобретает. Увеличь, пожалуйста, яркость… Нет, снимок бесполезен, эти пятна нельзя однозначно соотнести со следами какого-то воздействия. Давай для очистки совести изучим и четвертый номер.

Персефоний поменял пластины в ауроскопе.

— Безнадежно, — вздохнул Сударый. — Вот здесь, на границе аврономиса и психономиса, темное смещение как раз ожидаемо, но детали уже совершенно неразличимы.

— А похоже на прошлый снимок, только не такой четкий.

— Вот именно, должно быть совсем другое изображение. Нет, снимки нам ничего не дадут. Интересно только, почему эмаль на четвертом номере оказалась более стойкой. Должно быть, я в спешке нарушил рецептуру, и ошибка оказалась счастливой. Надо будет как-нибудь поэкспериментировать на досуге…

— На сегодня, значит, все, — сказал упырь. — И правильно, вам отдыхать пора.

— Нет, Персефоний, со сном придется повременить. Сначала я должен почитать кое-что.

— Непеняй Зазеркальевич, да ведь у вас глаза слипаются! Оставьте на завтра.

— Завтра будет много дел… — попробовал возразить Сударый, но понял, что даже спорить у него сил не осталось. — Ты тут приберешь?

— Конечно. Приятных снов.

— Приятного дня. Да, послушай, завтра мне понадобятся еще пять таких же нестандартных пластин. Вот записи с рецептурой — подготовь их к утру, пожалуйста.

Взяв лампу с пером жар-птицы, Непеняй Зазеркальевич устало поднялся наверх, однако в гостиной задержался. Ему все-таки хотелось выкурить трубочку, а кроме того, пусть работать он сегодня уже не в состоянии, ему было интересно вспомнить, где именно встречал он упоминание о предметных призраках. Вопрос этот мучил его с той минуты, как Варган рассказал историю о волшебном карандаше.

Сударый набил трубку и чиркнул спичкой, потом, светя себе лампой, стал осматривать книжные полки. Нет, это точно была не какая-то из монографий — научная традиция не любит сомнительных тем. Иное дело журналы. Сударый пересмотрел подшивки «Маготехники-юности» за последние два года, потом перешел к более солидной «Магии и жизни». Он был уверен, что нужная статья попадалась ему на глаза в домашней обстановке, а не в университете, поэтому открывал в первую очередь летние номера, прочитанные им в свое время на каникулах.

Название статьи он не помнил, но сразу узнал его, увидев в оглавлении: «Невероятные призраки: волшебные предметы и артефакты как разновидности фантомов в сказаниях и магических практиках Рассветной страны» за авторством Кайданова Дзидая Кайдзюевича, известного этнографа, историка и ясновидца.