Артем Каменистый - Время одиночек Страница 63

«Клио» вновь рванулся влево, но Тим на корню пресек его самовольство. Правда, на этот раз руль пришлось крутануть подальше. Еще немного — и придется убрать часть парусов, иначе судно попросту не удержится на курсе, перестав слушаться руля.

Токе стоял рядом с юным товарищем, будто нахохлившийся грач — руки в бездонных карманах плаща, голова, скрытая под навощенным капюшоном, втянута в плечи. Вперед, будто клюв, выступает массивная трубка, ноздри Тима временами щекочет душистый аромат явно не табака — Токе любил иногда покурить всякую подозрительную гадость, причем не всегда безобидную.

Парус оттянуло ветром, на Тима тут же обрушился дождь. Поспешно надвинув капюшон на голову, он, для затравки разговора, прокомментировал погоду:

— Дождь.

— Я заметил, — лениво отозвался Токе, — Возьми еще на румб вправо. Как столкнет оттуда — значит, самое время паруса сворачивать. Да тут они и не нужны особо…

— Это как? — удивился Тим.

— Да так — тут нас течение само на юг несет, и несет очень быстро. Главное — при волнении держать нос к волне: море все равно корабль будет нести.

— И далеко это течение идет?

— Да к ледяной земле, и далее даже идет, подо льдом. Потом, уткнувшись в берег, дает начало большому южному водовороту. Из него, уже от северного отрога замерзшего материка, к экватору идет новое течение — очень холодное. Говорят, что его не водоворот пускает, а исполинская река, что идет от тающего льда, но я в это не верю. Да, южная земля тает уже около двух тысяч лет — после того как Древние здесь устроили кавардак, по все равно льда там осталось еще слишком много, и гам очень холодно — не могут реки течь в такую стужу. Еще до «Клио» я однажды видел берег — там только лед, с редкими промоинами. И везде льдины и айсберги. Жуткое место — мало кто его может увидеть. К нему не подойти из-за ледовых полей — сам не понимаю, почему нам тогда повезло так.

— Если там настолько жутко, зачем мы туда идем?

— За китами, Тимур, китов там море. Здесь нам почему-то не везет: один кашалот слишком жалкая добыча. Капитан решил, что киты перебрались по другую сторону от течения — уже в холодную струю. Это бывает. Перейти эту морскую реку трудно — все равно снесет вниз, что ни делай. А если затянет на центр, и вовсе опасно — там несколько паршивых островков с рифами. Говорят, на них знатные лежбища тюленей, но проверять это не хочется — спокойной погоды в этих местах не дождаться, а если поцеловаться с рифом, никто уже не спасет.

— Токе, извини, но я не понимаю все равно: почему для того, чтобы перейти на другую сторону морской реки, нужно спускаться до самых льдов?

— Капитан между льдами и рифами выбрал льды. Выйдем на центр у их кромки и пойдем вдоль. Если не приближаться вплотную, опасности для «Клио» нет. Главное — не налететь на крупный обломок, а мелочь нам не страшна. У всех китобоев на этот случай по носу отличная дубовая броня. Бывает, из этих вод выходишь, а под бушпритом будто топорами все изрублено. И ничего, идем дальше — смотреть страшно, но не мешает. Кроме того, на границе ледовых полей постоянно киты крутятся. Кашалотов мало, а вот усатых просто тьма. Нравится им там почему-то. Бывает, по три-четыре штуки за день удается загарпунить, так что лишних оставляют на флаге или буксируют вельботами к кромке льдов.

— Не знаю… я бы на месте капитана покрутился в районе, где убили первого кита. Думаю, нашли бы стаю еще или тех самок.

— Вот потому ты и не капитан. Ему виднее.

— А сам как считаешь — правильно идем?

Токе, задумавшись, хорошенечко затянулся, кашлянул, выдохнул облако дыма:

— Не знаю, Тимур, я тоже не капитан. Вообще-то не лежит у меня душа идти на юг. Там не место для людей. Может, через тысячу лет, когда ледники окончательно растают, там станет хорошо. А пока там только смерть: туман, льдины, айсберги, непредсказуемые течения и шквалы. Будь моя воля — я бы не пошел, но меня ведь не спрашивают, как и тебя.

— Капитан мне показался вполне разумным человеком. Странно, что он решил идти в такие опасные воды.

— Капитан, может, и не полез бы на рожон, но вот компания… Этот толстяк ему каждый день уши сверлит — многие слышали. Все ему мало выручки — пеняет, что мы корабельные запасы впустую проедаем. Как будто от сухарей и солонины они разорятся. Я много ходил на китобоях, я знаю, каково это: можно три месяца барабанить в пустые бочки, а можно за пару недель взять десяток матерых кашалотов — только успевай обдирать. Суетиться в нашем деле не стоит — не доводит суета до добра… Да разве объяснишь это прислуге Карвинса… Ох, и погодка, будь она неладна! Надеюсь, капитан хотя бы знает, где мы сейчас, — в такую темень неприятность увидишь, лишь напоровшись на нее носом.

— Ты же говорил, что опасные острова и скалы — по центру течения, гораздо западнее нашего курса. Или льдин боишься?

— Льдин я не боюсь — их тут не встретишь: течение же идет от экватора. Это там, в холодной струе, их полно будет. Там целые ледяные горы попадаются — они часто откалываются от замерзшего материка. Я вообще к тому говорил, что, если долготу капитан чуток неправильно определил, мы можем быть на сотню миль к востоку, а это уже опасные воды.

— Капитан вроде бы грамотный. Постоянно за звездами и солнцем следит. И в каюте над картами работает.

— Может, и так, но все бывает. Мимо Тувиса он на десять миль промахнулся, вдоль берега потом пришлось добирать, когда по ориентирам определились. Это немного, конечно, но и до Тувиса всего ничего шли, при хорошей погоде.

— Токе, а чего ты говоришь все время, что южная земля тает? И про битвы Древних, что произошли две тысячи лет назад?

— А вы там, в степи своей, разве про Древних не знаете?

— Знаем. И про войну знаем — про нее все знают. По нашему исчислению, примерно две тысячи шестьсот лет назад в результате этой войны изменился угол наклона планеты и ее орбита, а также погиб третий спутник. Это вызвало страшную катастрофу и резкие изменения климата. До войн год разделялся на четыре периода с очень холодными снежными зимами и жарким летом. Теперь все не так, почти ровно — у нас в степи зимой разве что иней можно увидеть, снег — редкость. А старые цивилизации тогда погибли, и Древних больше нет.

— Ничего себе ты загнул… Как там ты сказал: «Угол наклона планеты…» Надо это запомнить — в порту буду перед бабами большим умником прикидываться. Вот смотрю я на тебя, Тимур, — вроде отличный парень, без червоточин, и друг как друг. И понятен ты мне, и приятен. Но иной раз как выдашь что-нибудь — аж оторопь берет. Это кто же тебя, в степи, таким умным вещам учил? Я до тебя думал, что у вас там лепешки из навоза пекут, коз дерут с малолетства и воруют у горожан все, что те гвоздями не успеют приколотить. А ты вот сомнения в этом сильные вызываешь: и умен, и труда не чураешься, удачлив, честен, схватываешь все на лету: учить тебя — одно удовольствие. Удачно вышло, что ты к нам попал, таких, как ты, побольше бы. Но как бы умен ты ни был — все знать невозможно. Остались Древние, остались…