Ярослава Кузнецова - Золотая свирель Страница 63

Ирис неожиданно свернул от реки в лес. Сумерки здесь сгустились, стало совсем темно, однако я неплохо различала узкую его спину впереди и ровные гладкие стволы вокруг. В сосновом лесу нет подлеска, а землю устилает толстый хвойный ковер, глушащий шаги. Мы с Ирисом плыли в темноте как два призрака, только под моей ногой время от времени похрустывали ветки. Скоро я ощутила чуть заметный подъем почвы, потом лес окончился, словно ножом срезанный, и поперек дороги протянулась череда песчаных дюн, кое-где поросших молоденькими сосенками.

Мы пересекли дюны — море вдруг распахнулось впереди, словно веер иззелена-синий, щедро прошитый лунным серебром — от края и до края… И ветер с моря — едкий, мокрый, ранящий — распахал грудь мгновенным, упоительным, долгим, долгим, нескончаемым как перед гибелью — вздохом.

— Стой, — Ирис задержал мой порыв кинуться со всех ног к вод., — Погоди немножко. Луна выйдет из-за облаков…

Я поглядела на небо. Там, путаясь в ветхом перистом шлейфе, летела луна, на треть срезанная с левого края. На глазах у нас облачный шлейф ее истончился, разорвался — и весь берег неожиданно вспыхнул длинными волнистыми полосами; и гладкий пляж и покатые спины дюн многажды перепоясали ленты серебристо-белого сияния.

— О-ох… — восхитилась я. — Словно кто-то холст расстелил отбеливать.

— Это не холст, — серьезно поправил Ирис. — Это полотно. Стой на месте, а то наступишь на него — Перла сочтет за неучтивость…

— Полотно? Ты хочешь сказать… на самом деле?

Я присела на корточки, стараясь дотянуться до лунной полосы на земле — сквозь сияние я четко видела выглаженный ветром песок, мелкие камешки, ракушки, сосновые иголки…

— Не трогай, — мягко сказал Ирис. — Погоди. Оно пока не твое.

— Полотно! Выбеленное лунным светом! Высокое Небо, здесь и вправду что-то есть… здесь и вправду…

— Перла нас встречает. Встань, Лессандир, и поприветствуй Прекрасную Плакальщицу.

Я поспешно поднялась. По кромке воды в нашу сторону шла девушка — белая и прозрачная, словно ночной мотылек. Она казалась невероятно хрупкой, просто бестелесной — пока не подошла совсем близко, и я не увидела что ростом она не уступает Ирису, а лицо у нее такое, что и не знаешь толком — то ли задохнуться от восхищения, то ли тактично отвести глаза, как отводят взгляд от бельма или родимого пятна.

— Здравствуй, Ирис. — Голос у нее оказался настолько низкого регистра, что уже и не походил на женский. — Это и есть твоя смертная гостья?

— Да, Прекрасная. Именно за нее я поручусь перед Королевой в ночь полнолуния.

— Что ж… Здравствуй и ты, малышка.

Перла, улыбаясь краешками губ, смотрела на меня. Огромные, как зеркала, глаза ее были черны и начисто лишены белка. Опушенные белыми, с черными кончиками, ресницами, зеркально-черные глаза на белом-белом лице, в них отражались и мы с Ирисом, и почему-то луна, хотя она висела за спиной у Перлы.

— Приветствую, госпожа… — пискнула я.

— Ну… — тихонько засмеялась она, и вибрация ее смеха странно сообщилась воздуху; у меня перехватило дыхание. — Госпожа у нас одна, и это не я, малышка. Госпожа примет поручительство за тебя у этого босоногого сумасброда. Впрочем, он у нас не один такой. — Перла опять тихонько рассмеялась. — Мне, что ли, заманить какого-нибудь смертного себе на забаву?..

Я хотела сказать, что меня никто не заманивал, что это я сама… но я решила воздержаться. Говорить с этой женщиной было все равно, что говорить с драконом — она казалась еще более чуждой чем Вран. Во Вране была какая-то мрачная темная страсть, а здесь — улыбка столетий.

Она наконец подняла свой зеркальный взгляд и посмотрела поверх моей головы на Ириса.

— Ты ведь не просто так привел ее ко мне, Босоножка? Ты что-то хотел попросить для своей игрушки?

— Платье, Прекрасная. Она должна хорошо выглядеть на балу у Королевы. За это я отдам тебе то, что ты хочешь.

Из-за моего плеча протянулась рука, на ладони ее лежал маленький нож в форме птичьего пера — я не раз уже видела его; с помощью этого ножичка Ирис ловко мастерил свистульки и дудочки из тростника.

— Ого! — Перла почему-то отступила. Белая, с черным кончиком бровь ее изогнулась, как горностайка. — Ты и впрямь сумасброд, малыш. Убери скорей, и не вздумай предлагать его ни мне, ни другим, тем более за всякую мелкую услугу. — Она негромко фыркнула и, кажется, успокоилась. — Мальчик, ты понял, что я сказала? Нет ничего глупее ненужной жертвы. Хорошо, что ты обратился ко мне. Морион, Шерл или Куна не столь щепетильны.

— Тогда чем я расплачусь?

— Мы договоримся. — Она улыбнулась, мелькнув острыми зубами. В черных зеркалах дважды отразился озадаченный Ирис с закушенной губой; волосы его бились и развевались как флаг, хотя ветер стих и море разгладилось. — Мы договоримся, Босоножка. А ты, — тут она наклонилась ко мне, и из глаз ее глянули на меня две треугольных скуластых мордочки, по-дикарски разрисованных полосами и зигзагами, два ухмыляющихся, совершенно не похожих на мое, лица. — А ты иди со мной, малышка. Я сделаю тебе платье, которое ты не сносишь за всю свою жизнь, сколько бы тебе ее ни было отмерено.

Она отступила назад, повернулась, маня улыбкой:

— Идем, девочка.

Я шагнула к ней — меня вдруг ни с того ни с сего окатило холодом. Обернулась поспешно:

— Ирис?

— Не бойся, Лессандир. — Губы его едва шевельнулись, голос долетел, тихий как дыхание. — Не бойся ничего…

У южных ворот Эльго многословно попрощался и слез. Ю велел вознице ехать дальше, к "Трем голубкам", что на улице Золотая Теснина. Мы миновали "Королевское колесо", двери которого уже были широко открыты — видимо, последствия ночного загула принцессы Мораг записали в ее счет и привычно уничтожили; жизнь продолжалась.