Олаф Бьорн Локнит - Престол Немедии Страница 63

– Неужели все так плохо? – расстроено вскричал король.

– Мы прождали довольно долго, но из дворца никто не выходил и не входил, – сказал Шамсудин, устало опускаясь на солому. – Видимо, продовольствия у них достаточно, и даже ворота хозяйственного двора крепко заперты. Я было думал подкупить кого-нибудь из слуг, но, похоже, их не выпускают за стены дворца, – полугном слегка виновато посмотрел на Ирину. – Я даже не знаю, что делать. Этот дворец проще взять штурмом, чем пробраться в него тайно.

– Взять штурмом? – прошептал Нимед. – Ни один командир моей армии не пойдет за мной, пока я не обрету свое тело назад. Они никогда не поверят, что я и есть их король.

– Почему бы и нам не нанять несколько десятков наемников? – предложил из своего угла Ревенд. – Мне кажется, госпожа Ирина богата… – юноша внезапно покраснел, пожалев о своей бестактности.

– Я не смогу тайно собрать столько денег, – ответила Ирина, глядя на Нимеда. – Домой мне нельзя возвращаться, а с собой у меня ничего нет.

– Ваше Величество, не падайте духом, – с наигранной бодростью произнес Серкл. – Мы найдем выход. Обязательно! – последнее слово прозвучало у тюремщика далеко не так уверенно, как он хотел.

– Ваше Величество, – к королю подошел Пфундс и положил руку ему на плечо. – Я тут слышал, о чем вы разговаривали. В обычное время мне до тебя не ближе, чем до солнца. Но, видать, Митра не напрасно положил тебе очутиться среди нас. Бывает, и те, о ком ты никогда не думал, могут оказаться надежнее самых доверенных людей. Для нас ведь слова «Германия», «корона» – тоже не пустой звук. Мы за свою родину ратуем не меньше других. А уж за короля, который был меж нами, делил с нами хлеб и эль, знает не понаслышке, что такое жизнь обездоленного оборванца, мы готовы и головы сложить.

– Ты о чем это, Пфундс? – с затаенной надеждой спросил Нимед.

– Мы возьмем этот дворец штурмом, – спокойно пояснил тот. – Обитатели катакомб пойдут за тобой, король. Веди нас на своих врагов, и, клянусь богами, мы посчитаемся с ними!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Приготовления к столь же смелой, сколь рискованной акции – походу нищих на Дворец Королевы – проводились в спешном порядке и были завершены всего за сутки. Сперва Пфундс произнес перед собравшимися в самой большой пещере катакомб сотоварищами пламенную речь, взывая к их «верным немедийским сердцам», где «под рубищем никогда не угасали патриотические чувства». Речь главы отделения безруких и безногих, сочиненная для него лично Ириной, была встречена с большим пониманием. После Пфундса говорил Ревенд. Он в общих чертах поведал историю монарха, обманутого коварным приближенным и продажным колдуном. Рассказывал все это юноша просто, но горячо, в нужных местах голос его дрожал, а руки сжимались в кулаки. Слушатели были растроганы, некоторые женщины даже шмыгали носами.

Затем выступил Нимед. Показательно прижимая к груди отмытого общими силами для такого случая сына, он обрисовал ожидающее Германию печальное будущее в случае, если самозванец не будет лишен незаконно занятого трона, прозрачно намекнул на возможные льготы и послабления для нищенского сообщества, которые он готов ввести, и закончил горячим призывом к справедливому возмездию к предателям. При этом он обращался к своим слушателям не иначе как «братья» и «надежда нации». Речь короля завершилась общим восторженным ревом и соответствующими выкриками, после чего, по выражению Сварога, «ребят можно было брать тепленькими».

Последним взял слово Шамсудин. Кратко, ясно и просто он объяснил всем план короля и его спутников и попросил остаться в пещере лишь желающих принять участие в штурме, предупредив, что сражение будет настоящим, поэтому каждый должен решить, что для него важнее – собственная жизнь или благо страны. После таких слов из пещеры не ушел никто, поэтому женщин, детей и не годных для битвы калек пришлось выгонять силой. Оставшихся разделили на два отряда. Тех, кто хоть раз в жизни держался за любой конец любого холодного оружия и, оказавшись в воде, не сразу шел ко дну, объявили гвардией и отдали под начало Сварога. Тех, кто не попал в число счастливчиков, окрестили ополчением и поставили над ними Серкла. «Гвардейцев» оказалось совсем немного, главным образом потому, что городские нищие поголовно не умели плавать. Нимед был главнокомандующим, Шамсудин, Пфундс и Ирина – его маршалами. Вместо армейского знамени почитался маленький Ниди. Он очень быстро вжился в новую роль, неотступно следуя за отцом и оглядывая всех печально-серьезными глазами юного пророка. Женщины со слезами на глазах гладили его по голове, мужчины сурово сдвигали брови и обещали жестоко отомстить обидчикам маленького кроткого принца. Сварог же ухмылялся, украдкой разглядывая небольшой розовый шрам, оставшийся на руке после укуса «кроткого принца».

Тут встал было вопрос об оружии, но Сварог решил его быстро и на свой манер. С несколькими отобранными им самим крепкими и сообразительными парнями сибиряк ограбил подводы офирских оружейников, привезших в немедийскую столицу на продажу свой товар. В распоряжении маленькой армии оказались орудия убийства всевозможных видов: от затейливо изукрашенных парадных мечей в кожаных ножнах с золотым тиснением до арбалетов новейшей конструкции, со ста шагов пробивающих железные доспехи средней толщины. Сварог и Шамсудин раздавали трофеи добровольцам, стараясь при этом, чтобы хозяин оружия имел хоть малейшее понятие о том, как его использовать. Глядя, как нищие держат выданные им клинки, полугном вздыхал и болезненно морщился.

Вечером Шамсудин и Ирина едва не поссорились. Полугном утверждал, что, необходимо провести хотя бы простейшие учения, иначе их затея будет глупой и рискованной. Ирина возражала, что их затея и так донельзя глупая и рискованная, а от проведения учений менее глупой и рискованной не станет, к тому же у них на это нет времени. На обвинение туранца в том, что они посылают многих на верную гибель, рабирийка цинично ответила, что род людской невероятно плодовит и скоро восполнит количественную потерю. Шамсудин вскочил на ноги и назвал Ирину бессердечной женщиной, в своем неуемном честолюбии забывшей обо всем, в том числе и о собственной душе, и что занятие домашним хозяйством и рождение детей пошли бы ей на пользу куда больше, чем увлечение политикой и шпионажем. Потом туранец и девушка-гуль долго и тихо о чем-то говорили, при этом глаза у Ирины были злые и почему-то несчастные, а лицо Шамсудина казалось холоднее асгардских ледников. В конце их разговора Сварогу показалось, что на щеке рабирийки блеснула слеза, но сибиряк решил, что у него просто рябит в глазах после трудного дня, ибо представить Ирину плачущей ему было не легче, чем вообразить себя законопослушным отцом семейства.