Инесса Ципоркина - Власть над водами пресными и солеными. Книга 2 Страница 63

— Мать богов…

А потом оборачивается, точно ужаленный. Его взгляд впивается туда, где буквально минуту — час? век? — назад стояло Оно, наше Вселенское Зло, наше Слово Хаоса. И — ничего. Ни тела, ни кучки, гм, праха, ни выжженного пятна на земле. Наверное, Хаосу тоже надо по делам. Он найдет себе занятие под небом, осененным созвездием, которое так и назовут — Мать Богов.

А мы войдем в мифологию, не иначе. Как три стихии — Воздух, муж Воды, Вода, жена Воздуха, Огонь, жена Дракона, в отсутствие мужа и вся в крови, от хаера до пят…

— Викинг! — Голос Дубины звучит тревожно. И даже испуганно. Я морщусь. Мне отвратительна сама мысль о том, что вот, прямо сейчас начнется очередной виток проблем и приключений… Когда ж я отдохну-то, а? Маму навещу, дракона моего… Видать, не судьба.

— Ну что там? — давай уже, выкладывай все как есть.

— Викинг, а где твоя татуировка?

Я ошалело гляжу на него. Он бессмысленно хлопает себя по одежде. Ну откуда у здоровенного детины, собиравшегося на битву, зеркальце? Раньше надо было на себя любоваться, когда тут зеркал было — до хренища! А сейчас как? Кордейра, снисходительно усмехаясь, обводит в воздухе круг. Созданное ею зеркало выглядит, как вертикально поставленная лужица, но в нем все-таки можно разобрать чистое лицо и русые волосы женщины лет тридцати. Или даже меньше. И никаких следов крови…

— Спасибо, Мать Богов, — говорю я почтительно и салютую мечом звездному небу. Оно, похоже, тихонько смеется в ответ.

— Ася! А-ся! — кричит с порога Майка. — Мы пришли! Ася, ты где?

В доме тишина. Лампы горят по всему дому неярким приветливым светом, но тишина такая, что сразу становится ясно — хозяйки нет. Гости смущенно топчутся на пороге. Они не знают, как быть.

Гера вешает пальто в шкаф и решительным шагом направляется в комнату. Там, в круге света под сиреневым абажуром спит на столе кошка. Бок у нее горячий, словно его нагрело солнце. А под медным основанием лампы — записка.

— Мам, как думаешь, что бы это значило? — спрашивает Гера, протягивая листок бумаги, на котором четко выведено: "Я вернусь. Но тебе придется взять мою Хаську. На время. Потому что она моя".

— Это значит, что твоя тетка — собственница, — улыбается Майя. — Не хочет отдать мне зверя насовсем. А мне как раз нужна черная кошка, чтоб все видели: мать у тебя — сущая ведьма. Иди ко мне, Хасенька, иди ко мне, краса-а-авица… Где твоя хозяйка? Где эта шлендра?

— Гера… — нерешительно тянет Хелене, — может, мы не вовремя?

— Да брось! — улыбается он в ответ. — Ты что, Асю не знаешь? Она страшно занятой человек. У нее, кроме нас, еще столько… подопечных. Пошли на кухню. Там пирог пахнет, я отсюда чувствую.

Я, покряхтывая, свернулась калачиком. Все-таки валяться на камнях — совсем не то же самое, что с комфортом устроиться на деревянном паркете. Так же жестко, но не в пример холоднее. Ледяная сырость не просто забиралась под одежду, студила кожу, проникала в мышцы — она просачивалась в кости, въедалась в сердце, в желудок, в печень, останавливала кровь в сосудах. Моя нога соскользнула со ступеньки ("откуда здесь ступенька?" — вздрогнула я) и окунулась в воду.

Это было уже слишком. Ладно, ступенька — может, ударом Викинга меня отшвырнуло на порог проклятой Залы Зеркал? — но вода?! Откуда в этой чертовой зале вода? Да не лужа, а столько, чтоб нога по щиколотку погрузилась?

Все эти вопросы не проносились, а проползали в голове. Будь я в форме, все это и многое другое уже выстроилось бы острым клином и, ткнув хорошенько, заставило мое обмякшее тело открыть глаза и оглядеться. А то и вскочить, спасаясь от опасности. Хотя… что-то я еще могла. Например, разлепить веки и повернуть глазные яблоки — так, словно это были два неподъемных бочонка — в ту сторону, где нога мокла в непредусмотренном водоеме.

Передо мной сверкнула… река.

Узенькая речушка, небрежно упакованная в выщербленный белый камень. А нога свешивалась прямо в нефритовую воду, раздвинув бурые пряди водорослей. И тело уже стремилось следом за ногой. Сил едва хватило, чтобы отползти от края набережной.

"Как же элементарно… в кино… в себя приходят", — ползли неспешные, бесстрастные мысли. — "В себя… герои… после обморока… приходят… быстро… И… не болит… у них… ничего…" У меня болело все, даже волосы. И в то же время ничего не болело по-настоящему, тревожно, указующе — вот он, перелом, разрыв, рана, поберегись! Самой серьезной травмой была шишка на голове. Вторым по сложности ранением обещал стать синяк на коленке.

Я постаралась сконцентрироваться. Но у меня почему-то не получилось. Атмосфера поменялась, что ли? Вокруг больше не пахло опасностью. Пахло покоем. Сном. Благодушием. И немного — затхлостью. Верхний мир никогда не пахнет ничем таким… Даже пустыри. Даже чердаки. Даже заброшенные дома. Верхний мир еще очень молод. Он, можно сказать, младенец среди миров. По сравнению с ним нижний мир… А где это?

От неожиданного вопроса голова дернулась, как будто я чихнула всем телом. Глаза наконец-то распахнулись — и взгляд уперся в невозможную, невозможную, невозможную для верхнего мира картину: старый, покосившийся, крытый замшелой черепицей лодочный сарай. Нет, не старый — старинный.

В той реальности хватало старых, покосившихся зданий. Даже старинных. Но отыскать среди них лодочный сарай, уютно притулившийся к низенькому, обшарпанному, бесконечно прекрасному мостику… И чтобы мостик драгоценным кольцом опоясывал канал, в воде которого пляшут блики, огромные, как блюдца, и золотые, как олимпийские медали…

— Я умерла, — сказала я себе, грязными руками вытирая слезы, ручьем текущие по лицу, тоже грязному. — Я умерла. Совсем. Ну и ладно.

События шли именно так, как и должны идти в раю. Несмотря на наличие тела — неуклюжего и размякшего — я верила, что сподобилась. А пока только и оставалось, что подтягивать, подтаскивать, подталкивать безвольное тело вверх, принимая понемногу вертикальное положение…

Когда головокружение и тошнота прошли, а триллионы иголочек в мышцах отплясали обязательную танцевальную программу, затекшие конечности подняли меня и бездумно понесли к открывшейся в конце набережной лагуне…

— Канал Гвидекка! Это — канал Гвидекка! — назидательно произнесла я, глядя на зеленое мокрое пространство, распахнутое передо мной до самой полоски домов на противоположном берегу. — Большой канал узенький, а этот — широкий.

Произнеся эту мудрую фразу, я уселась на каменное подобие скамейки возле самой воды и принялась обшаривать карманы. Лучшее, что ты можешь сделать после того, как кончилась твоя прежняя жизнь, — это покурить.