Надежда Попова - Natura bestiarum. Страница 63

— Вот ведь дерьмо… — ошарашено произнес Карл Штефан спустя миг тишины.

— Вольф… — растерянно выронил Велле и крикнул уже во весь голос, сорвавшись с места: — Вольф!

— Стоять! — рявкнул Курт, метнувшись ему наперерез, и, схватив за локоть, отшвырнул назад. — К окнам не подходить!

— Там мой сын! — вымолвил трактирщик, сорвавшись на стон, пытаясь прорваться вперед, и Ван Ален шагнул в сторону, преградив ему путь и оттолкнув.

— Ему не поможешь, — жестко одернул охотник. — Он умрет меньше чем через полминуты.

— А я должен стоять и смотреть на это?!

— Не смотри, — кивнул Ван Ален. — Но подставиться этой твари мы тебе не позволим.

— Иди к их комнате, — шепотом велел Курт, подтолкнув помощника в плечо. — Сейчас на крик прибежит его жена, а это совершенно ни к чему — вот тогда точно начнется хаос и паника. Предотврати.

— Как?

— Придумай. Бегом. Перехвати и удержи любыми способами… Всем стоять на месте, — повысив голос, приказал он. — К бойницам не подходить.

— Там мой сын… — уже едва слышно вымолвил Альфред Велле, обессиленно опустившись на скамью позади себя; Курт на миг обернулся к площадке, с края которой на пол трапезного зала струился тонкий рдяный ручеек.

— Он умер, — чуть сбавив тон, но по-прежнему строго произнес он. — Ему ты уже не поможешь и уж тем паче ничего не исправишь, если ляжешь рядом… Всем оставаться на месте, — повторил Курт, обведя взглядом притихших оборонителей. — Я закрою ставни.

— Пошлю на вас зверей полевых, — тихо и потерянно пробормотал торговец, — которые лишат вас детей, истребят скот ваш и вас уменьшат, так что опустеют дороги ваши… Господи Иисусе, отврати от нас гнев свой…

— Вот ради Господа Иисуса и помолчи! — прошипел Карл Штефан разозленно. — Без тебя тошно!

— Ты там должен был стоять, — наставительно и уверенно проговорил Феликс. — Тебе было велено закрывать ставню, а бедный парень заступил на твое место. Тебя должен был поразить гнев всевышний!

— Так стало быть, Господь промахнулся, — заметил парень язвительно.

— Не богохульствуй, похабник!

— Никто не должен быть на его месте, — возразил фон Зайденберг тихо. — Ни на его месте, ни на месте никого из нас. Во всем, что здесь происходит, что-то неправильное. Это какая-то одна большая ошибка Господа.

— Нет, — внезапно просветлев лицом, мотнул головой торговец, — нет, вы неправы, господин рыцарь, и я неправ, Господь никогда не ошибается, и здесь все верно! Мы тут и должны были оказаться — мы все. Наверняка Господь собрал нас в одном месте, потому что каждый из нас сотворил что-то, достойное кары. У всякого есть грехи, есть простительные, но есть и тяжкие, и, видно, каждый здесь содеял что-то, за что достоин понести наказание.

— А сколько таких достойных отсиживается по городам и весям, — заметил Курт тихо, обойдя неподвижное тело убитого, и осторожно, стараясь держаться у самой стены, в стороне от бойницы, вклинил в проем ставню. — Работы просто-таки невпроворот.

— Не высовывайся, — посоветовал охотник, и он отмахнулся:

— Не учи ученого.

— Что ты такое несешь, Феликс? — с болью отозвался Велле, сидящий на скамье кривобоко, точно раненый. — Что такого сделал мой Вольф, а? Ты ж его знаешь, так скажи мне, что, кому он мог сделать, чтобы заслужить смерть?

— А откуда нам знать, что в душе у других, пусть и у собственных детей? Что угодно он мог совершить, о чем ты не знал и не узнаешь никогда; что угодно мог сделать кто угодно. Этот вот непотребный сучий сын незнамо сколько девиц испортил и обокрал…

— Так, маму мою не трогаем! — возмутился Карл Штефан; торговец лишь отмахнулся.

— Да и девица тоже хороша — родительский дом обворовать ради какого-то проходимца!.. И господин рыцарь, пока странствовал, наверняка не одним лишь честным трудом добывал себе пропитание…

— Да как ты смеешь, торгаш! — вскинулся фон Зайденберг. — Не один уж раз меня ткнули здесь носом в то, что я излишне беден, и — да! Я не сорю серебром, и все потому, что никогда, ни разу за всю свою некороткую жизнь не совершил ничего недостойного!

— Вы попустили смерть человека не далее как вчера ночью.

— Выходит, — хмыкнул охотник, — Господь приволок его сюда, чтоб он тут сотворил грех, достойный покарания… Что-то в твоей логике не клеится, Феликс. И — а что ж ты сам? Давай-ка уж, колись, коли сам же речь о том завел: что ты такого сделал, чтоб заслужить быть подброшенным под волчьи зубы?

— Неделю тому назад я обсчитал своего помощника, — не замедлив с ответом, вздохнул торговец. — Дал ему за работу меньше, чем было заслужено; он спорил, а я вывернул все так, словно он мне остался должен. По мелочи, но, как знать, быть может, именно той мелочи и недостало ему для чего-то важного?

— Оцени, Молот Ведьм, — призвал Ван Ален. — Когда еще ты слышал столь скорое признание?

— И майстер инквизитор наверняка тоже далеко не ангел, — уверенно продолжил торговец, и Курт, склонившийся над мертвым телом, молча повернул голову, ожидая продолжения.

— Да? — подбодрил он, когда тот запнулся.

— Ну… — внезапно сорвавшись со своего проповеднического тона, пробормотал Феликс. — Работа такая… Наверно ведь уйму народу замучили…

— А то, — согласился Курт, приподняв убитого за плечи, и осторожно попятился, нашаривая ступени позади. — Сам в ужасе.

— Я к тому, что, быть может, и понапрасну кого…

От оглушительного вопля за спиной Курт дернулся, едва не соскользнув со ступеньки подошвой и не скатившись по лестнице вместе с телом Вольфа; крикам трактирщицы вторил успокаивающий голос Бруно, однако слова утешения явно своего действия не имели. Велле сорвался с места, кинувшись к жене и не давая ей приблизиться, и вопль перешел в рев, в котором невозможно уже было различить ни слова.

— Я велел не пускать ее! — перекрывая воцарившийся гвалт, крикнул Курт, стягивая мертвое тело почти бегом, уже не церемонясь, бухая пятками трактирщикова сына по ступеням. — Утащите ее прочь — немедленно!

— Черт! — вскрикнул Ван Ален, и за спиною загрохотало падающее тело. — Держите эту фурию!

— Вольф! — прорвалось, наконец, сквозь нечленораздельный вопль одно-единственное слово, и мощный толчок отшвырнул Курта прочь.

Он ругнулся, схватившись за стену, едва не упав, и отскочил в сторону, чтобы не оказаться погребенным под телом Берты Велле, повалившейся на мертвого сына. Оттащить ее никто уже не пытался, понимая тщетность подобных усилий, лишь Альфред, сам едва не плачущий, вяло и безнадежно пытался отодвинуть лицо жены от окровавленного горла.