Андрей Лукин - Летописный замок Страница 65

Теперь можно было заняться Смаклой. Младший слуга лежал бревно бревном и в ус, что называется, не дул. На его чумазом гоблинском лице застыло выражение крайнего удивления. Может, он уже — того? Может, рыцари успели-таки высосать из него жизненную силу?.. Нет, пока ещё дышит и руки тёплые. Стёпка освободил гоблина от верёвок и похлопал его по щекам. Сначала тихонько, затем сильнее. Смакла не очнулся. Значит, придётся тащить его на себе. Хорошенькое дело!

Потом Стёпка вспомнил, что кроме гоблина ему придётся нести ещё и обе котомки. Они валялись тут же, под столом. Конечно, можно их и не брать, но… но лучше бы взять, ведь в них упаковано столько необходимых в дороге вещей, что просто рука не поднимется оставить всё это богатство неизвестно кому. Тому же Дотто, например. Нет уж, фигушки!

Он закинул котомки за плечи, одну на другую, примерился к гоблину, поднял его и понял, что далеко так не уйдёт. Слишком тяжело и слишком неудобно. Но не бросать же Смаклу здесь одного. Пока сбегаешь за подмогой, пока объяснишь, что произошло, пока вернёшься, призраки высосут из бедняги всю кровь до последней капли. Или подлец Дотто прирежет. С него станется.

Поскольку руки у него были заняты, дверь Стёпка открыл сильным пинком. Он не знал, что за ней притаился Дотто. Подлый карлик, охнув, скатился с крыльца. Зажимая обеими руками расквашенный нос, он испуганно и злобно следил за тем, как Стёпка вытаскивает гоблина из дома, перехватывает его поудобнее, роняет, опять перехватывает и, пятясь, волочит по переулку. Преследовать мальчишку карлик не решился, справедливо опасаясь заработать ещё одну плюху. Поганец безоружен и отягощён бесчувственным телом гоблина, но он сумел одолеть и господина Стурра — колдуна не из последних — и неупокоенную троицу мерзавца Шервельда! Как ему это удалось — одному небу известно. Лучше держаться от него подальше.

Утерев кровь, Дотто поспешил на помощь хозяину, не зная ещё, что помощь тому уже не нужна.

Больше всего Стёпка боялся, что пасечник уехал, не дождавшись. Кто знает, не прозвучал ли уже пятизвон. После того удара по голове — чертов карлик, и как только он дотянулся? — Стёпка потерял всякое представление о времени. Долго ли он валялся без сознания? Ещё день или уже вечер? Поди разберись… И по солнцу ничего не определишь, потому что в школе этому не учили.

Он кое-как дотащил Смаклу до амбара и решил передохнуть. Пот катился с него градом, руки налились свинцом, а правая так вообще вся онемела, и котомки то и дело норовили сорваться с плеч. Он сбросил их на землю, разогнулся с трудом… Что-то неприятно липло к животу. Он сунул руку за пазуху, выудил пачку исписанных непонятными письменами пергаментов, посмотрел на них без интереса и затолкал в котомку. Совершенно бесполезный на данный момент трофей.

В замке ударили в колокол. Бум-м! Бум-м! Стёпка, застыв, считал удары. Даже дышать перестал. Колокол прозвенел пять раз и замолчал. Пятизвон! Опаздываем!

Смакла становился тяжелее с каждым шагом. Он выскальзывал из рук и цеплялся сапогами за каждую кочку. Приходилось останавливаться и переводить дух, вытирая одной рукой заливающий глаза едкий пот. Не таким представлялось Степану начало спасательной экспедиции, совсем не таким. Лучше уж с Варвариями разными выяснять отношения да жирных Никариев в пузо пинать.

Мимо спешили озабоченные гоблины, купцы запирали амбары, вурдалаки седлали коней и проверяли вооружение. И хоть бы кто-нибудь помог надрывающемуся от непосильного груза отроку! Никому не было до него дела, хоть ты замертво здесь упади! Стёпке вдруг стало очень жалко себя. Захотелось очутиться дома, в родной квартире, где нет ни бесчувственных гоблинов, ни равнодушных вурдалаков, ни жутких колдунов. Как хороша, как спокойна была жизнь до появления той разнесчастной волшебной книги!

— Дак вот же вы оба где!

Стёпка остановился и поднял голову. Перед ним стоял русоволосый бородатый мужчина с широким изъеденным оспинами лицом. Его кожаная одежда была оторочена мехом, за плечами виднелся колчан со стрелами, на поясе висели два широких ножа в берестяных ножнах. Он, наверное, был охотником. Стёпка видел его впервые в жизни.

— А я-то вас обыскался! — радостно сказал охотник. — Уже и не чаял найти, уезжать хотел — а вы вот вы! Давай-кось я тебе, отрок, чуток подмогну, — и он наклонился, собираясь подхватить Смаклу и взвалить его на свои крепкие плечи.

Стёпка сначала обрадовался и даже почувствовал облегчение: наконец-то его освободят от этой непосильной тяжести. Но потом первый радостный порыв прошёл и что-то заставило его шагнуть вперёд, прикрывая гоблина, и недоверчиво спросить:

— Вы кто?

— Да Деменсий же я! — расплылся в улыбке охотник. — Деменсий!

— Я вас не знаю!

— Ну как же?.. Охотник я из Драконьей пади. Давайте, давайте, мальцы, поспешать надо, покуда мост не раскатали. Чуете, топорами стучат. Сейчас в телегу вас закину и спите хочь до самой переправы. Никто вас боле не потревожит. Ну, пошли, пошли шибче, — он снова потянулся к Смакле.

— Руки убери, — зло сказал Стёпка. Он выпрямился и расправил плечи; страж приятно пульсировал у сердца, наполняя душу отвагой и уверенностью. — Знать вас не знаю и никуда мы не едем!

— Ты чево, чево? — опешил Деменсий. — Пошли шибче…

— Никуда мы не пойдём! — Стёпка уже не сомневался, что этот охотник из той же шайки, что и давешний мужичок и — очень даже может быть — толстомордый Никарий.

— Да как же так? А уговор?

— Не было у нас никакого уговора! Проходи мимо и не оглядывайся, понял! — вот как здесь следовало разговаривать со всякими навязчивыми незнакомцами, если намерен и сам уцелеть и Ванеса спасти. По-мужски разговаривать, по-взрослому, чтобы сразу показать: демон и себя в обиду не даст и спутника своего будет защищать до последнего.

Деменсий сообразил, что притворяться уже не имеет смысла, убрал улыбочку, и его лицо враз сделалось злым. В глазах зажглись хищные огоньки. Он быстро огляделся и сказал тихо и очень уверенно:

— А куды вы от меня теперича денетесь? Много об себе мыслишь, мозгляк! Не тебе с Деменсием тягаться. Мигом обоих за загривки сгребу, — и он, оскалясь, надвинулся на Стёпку, большой и сильный.

Степан не двинулся с места. В другое время и в другом месте он, что и говорить, растерялся бы и перетрусил до смерти, но сейчас он почему-то совершенно ничего не боялся. Он словно другим человеком стал, у него в груди что-то очень большое и отважное растопырилось под рёбрами, и он совершенно забыл о том, что вообще-то подросткам вроде него положено боятся таких вот сердитых, вооружённых и на всё готовых незнакомцев.