Гай Юлий Орловский - Патроны чародея Страница 69

Тюки с сеном вспыхнули, как порох. Полыхающий и разбрасывающий искры огонь перекинулся на правую сторону, оттуда вывалилась пара огромных пылающих тюков и стеной огня отгородила меня от Фицроя и Николетты.

   — Я иду! — крикнул я. — Фицрой… ничего пока не…

В проходе снова показались оскаленные морды с топорами в руках. Я начал стрелять и всаживал туда пулю за пулей, пока все не исчезли, а упавших в проеме двери не утащили за ноги. Я выстрелил несколько раз и в ту сторону, пробивая доски и слыша истошные крики.

Это их задержит на какое–то время, оглянулся, горящее сено, надеюсь, не горящая нефть, разбежался и прыгнул, закрывая лицо локтями.

В стене пламени ногой задел за горящий тюк и грохнулся на пол, больно ударившись лицом и руками. Едва–едва не выронил пистолет, но зато в кровь разбил костяшки пальцев о каменный пол.

Сильные руки Фицроя подхватили, он хрипит и кашляет, кое–как поднял меня на ноги, я затравленно оглядывался, а сверху раздался треск, горящая балка обрушилась совсем рядом, обдав невыносимым жаром.

По правой стороне головы Фицроя течет кровь и заливает глазницу, он раздраженно смахивает полной горстью, под ногами двое стонут в крови, еще один рассечен почти пополам. Со всех сторон дикие крики, треск горящего дерева, сильнейший жар вот–вот воспламенит одежду…

Фицрой упал на пол, хрипя и кашляя, сбивал огонь. Стена пламени слишком близко, если кто выскочит, не успею выстрелить, потому я просто торопливо и как можно чаще стрелял через ревущую оранжевую стену из жара и треска.

Огонь — это не доски в конюшне, сквозь него просто не вижу, жар начинает жечь уже так, что пойдут пузыри, я стрелял почти вслепую, потом поднялся и попятился, продолжая стрелять.

Фицрой крикнул надсадно:

   — Здесь… вспыхнет все..

   — Идем на прорыв, — проговорил я с трудом через пылающее горло, — а где… Николетта?

Он с трудом поднялся, машинально пощупал голову, на ладони осталась кровь.

   — Николетта… ох, я же ничего не… ее нет?

Я прошипел сквозь стиснутые челюсти:

   — Ее что, успели схватить?

Жар охватывал нас со всех сторон, я увидел две бочки с водой, откуда конюхи черпают для коней, крикнул:

   — Сейчас пойдем на прорыв!

Я почти впрыгнул в бочку, держа руку с пистолетом над водой, тело ожгло холодом, на мне едва не зашипело, как на раскаленной сковороде.

Фицрой мгновение смотрел, выпучив глаза, потом прыгнул ко второй бочке, моментально погрузился с головой и тут же вынырнул.

   — Хорошо придумал! — крикнул он бодро. — Здесь вообще можно пересидеть до конца, пока все сгорит…

   — Барклем, — сказал я, — серьезный противник. Он как раз может догадаться, что попытаемся переждать пожар здесь в воде.

   — Неужто и он умный?

   — Я бы тоже хотел, — признался я, — чтобы наши враги были только тупыми… Готов?

Он выбрался из бочки, вода стекает на пол широкими струями, но меч все так же держит острием в сторону запертой двери склада, в то время как я направил ствол пистолета в открытый проход конюшни.

   — Сперва расчищу, — сказал я.

Он отступил в сторону, я выстрелил несколько раз в дверь и рядом с нею, Фицрой пинком распахнул, я выбежал с ним плечо в плечо и отчаянно стрелял в ринувшихся в нашу сторону людей с мечами и топорами в руках.

Фицрой бросился в сторону троих всадников, хотя в сторонке с десяток оседланных лошадей привязаны к забору. Те трое обнажили мечи и пустили коней ему навстречу.

Он успел скрестить с одним меч, я помчался к ним и выстрелил трижды. Двое всадников выронили мечи, а третий, с которым дерется Фицрой, зазевался, и Фицрой, проткнув мечом ему бедро, сбросил на землю.

Конь слегка заартачился под другим хозяином, но Фицрой натянул удила с такой силой, что конь присел на зад, как исполинский кенгуру.

Я торопливо ухватил другого с опустевшим седлом, он пытался удрать, но я успел вставить ногу в стремя и оттолкнуться от земли. Он взвизгнул и ринулся в сторону распахнутых ворот замка.

Фицрой понесся рядом, злой и сверкающий торжествующей усмешкой.

   — Все–таки они дураки!

   — Гони вперед, — крикнул я.

   — Чего вдруг?

   — Загораживаешь, — прокричал я.

Но стрелять почти не пришлось, мы выметнулись за ворота, Фицрой начал придерживать коня, некоторое время шли галопом, потом он перевел на рысь.

   — За нами никто не гонится, — сообщил он деловито. — Даже обидно.

   — Что с головой? — спросил я зло. — Если мозги вытекли, не важно, но кровь терять не стоит.

   — Еще бы, — согласился он. — Я же знаю, где она востребованнее. Нет, это царапина. Хоть и глубокая. Топором рубанули…

Я буркнул.

   — Что у тебя за голова? Литая, видать.

   — Так не в полную силу, — сообщил он. — Мы оба боролись за топор., потом я его же. Тебе не кажется, что нас боятся больше, чем мы того стоим? Им достаточно было не удирать с Николетгой.

Я хмуро кивнул. Да, проще было подождать, когда сгорит и рухнет сарай. А если мы все же выскочим — добить. Но Барклем предпочел не рисковать.

   — Ему главное, — сказал я, — украсть Николетту. Не важно, убьем оставленных им людей или они нас убьют. Важнее всего — увезти Николетту, объявить ее своей женой и провести церемонию вступления в брак.

   — Неужто она такая богатая? — спросил он с надеждой. — Он даже пожертвовал десятками своих людей…

Я спросил быстро:

   — Сколько до замка Барклема?

Он снова потрогал голову, поморщился.

   — Да тут не так уж и далеко. Но вряд ли в таком лесу догоним.

   — А вдвоем замок не захватить, — проговорил я.

Фицрой сказал почти с одобрением:

   — А они молодцы. В самом деле, у этого Барклема люди получше, чем у Могеринса!.. Настоящие воины. Видно, уже побывали в войнах. И не шелупень, как у тебя. Нас ждет потеха.

   — Возвращаемся, — сказал я.

Он охнул.

   — Ты что?.. Ты уже забыл, что они увезли нашу девушку?.. Это оскорбление.

   — Месть нужно остудить, — сказал я. — С Барклемом не получится точно так же, как с этим дураком Могеринсом.

Он спросил непонимающе:

   — Не хочешь устроить погоню?

   — Мало ли чего я хочу, — огрызнулся я. — Когда я заявлял, что мне чего–то хочется, мать всегда говорила: «Перехочется». Вернемся в замок!.. Этот Барклем надеется, что бросимся в погоню и напоремся на что–нить неприятное.

   — На что?

   — На то, что он приготовит для нас.