Игорь Мерцалов - Новейшая оптография и призрак Ухокусай Страница 69

Вереда между тем, отрешившись от раздумий, заявила:

— Непеняй Зазеркальевич, у меня есть хорошая новость, вот только не знаю, с чего начать…

Тут послышались шаги, и Сударый прервал ее:

— У тебя есть время подумать, а пока обсудим мою идею.

Он открыл шкаф и, когда упырь с домовым вошли в приемную, запустил левую руку в тот карман пальто, где лежала бутылка, и взял ее за горлышко; правую же сунул в карман с духовидами, на ощупь открыл футляр и ухватил пальцами дужку. При этом он говорил:

— Сегодня в библиотеке мне попалась прелюбопытная книга…

Рывок! Бутылка выскользнула легко, а вот очки зацепились. Сударый, стиснув зубы, выпутал их из подкладки пальто и поспешно водрузил на нос, начиная бормотать:

— Индон валаэ индари…

Тьфу ты, да ведь горлышко еще закрыто! Сударый поспешно вытянул пробку и начал по новой:

— Индон валаэ индари, индара индарум онна натари, молурэ молаэ!

Свободной рукой Сударый достал тетрадь, но не открыл ее, топчась на месте и направляя горлышко бутылки то в одну, то в другую сторону. Если Ухокусай оказался в зоне действия ловушки, он захвачен. Вот только где же он? Мир, преломленный специфическими стеклами духовидов, преобразился в мешанину резких, путаных образов. Четкие тени наслаивались на другие, порождая немыслимые конструкции, и тем не менее глаза с каждой секундой все больше привыкали к необычной картине и начинали «узнавать» живых существ и окружающие предметы.

Внимание привлек темно-зеленый с синеватыми краями сгусток теней внутри полупрозрачного параллелепипеда стола. Вереда невольно вздрогнула, когда Сударый шагнул к ней, пристально всматриваясь сквозь дымчатые, испещренные тонкими узорами стекла, но оптограф тотчас успокоил ее:

— Не переживай, я просто заметил Нышка в ящике стола. Странный у него вид сейчас, как бы многослойный… Впрочем, какая разница? — вздохнул он, снимая очки и моргая, чтобы глаза поскорее привыкли к обычному видению. — Вообразите, Ухокусай не пришел!

— Не может быть! — со странной уверенностью сказала Вереда, но Персефоний ее перебил:

— А может, успел выскочить, пока вы замялись? Давайте обыщем дом! Я могу держать бутылку.

— Скорее, пока он не ускользнул на улицу! — загорелся и домовой.

— Непеняй Зазеркальевич, мы можем обойтись без всего этого, — сказала Вереда.

— Ну что ты говоришь? — возмутился упырь. — Такой шанс поймать Ухокусая! Давайте, Непеняй Зазеркальевич, я буду вас вести, чтобы не споткнулись, а вы надевайте духовиды — и обойдем весь дом!

— Была не была! — решил Сударый.

Вереда обиженно замолчала и осталась в приемной, когда остальные ринулись по комнатам.

Персефоний так старательно следил за Сударым, что сам дважды запнулся. Переплет шагал впереди, вытянув шею и как будто даже принюхиваясь. Непеняй Зазеркальевич крутил головой, держа наготове бутылку и в каждой комнате первым делом произнося: «Индон валаэ индари…»

Осмотр левого крыла ничего не дал.

— Я чувствую его слабее, — заявил Переплет. — Он где-то на той стороне.

Они вернулись, прошли мимо приемной и студии. Вереда стояла в дверях.

— Непеняй Зазеркальевич! — позвала она. — Послушайте меня…

— Не сейчас, — ответил за Сударого Персефоний.

— Ухокусай где-то близко! — промолвил домовой. — Скорее, а то и впрямь улизнет!

Вереда закусила губу, глядя им вслед.

Вскоре из глубины коридора донесся голос Переплета:

— Студия! Мы в студии не были, а чувство опять слабеет!

— Скорее, — приглушенно отозвался упырь. — А не то он проскользнет мимо Вереды в дверь!

— А нужны ли ему двери? — усомнился Сударый.

— Нужны-нужны! — заверил домовой. — Дверь ли, окно, хоть какая щелка — иначе бы де Косье его не подбросил в трубу.

Когда трое охотников опять приблизились, Вереда уже сердито сказала:

— Непеняй Зазеркальевич, ну уж два-то слова выслушайте!

Сударый, морщась, стянул с носа очки — от необычного видения уже начинало ломить глаза, а разговаривать с девушкой, обращаясь к радужной абстракции, было очень трудно.

— Только поскорее, Вереда.

— Два слова: Ухокусай в приемной.

— Уходит! — в голос воскликнули упырь с домовым и, подхватив Сударого (один под локоть, другой, по причине малого роста, под колено), потащили его мимо Вереды.

— Вот он! — снова в голос грянули Персефоний и Переплет. — Давайте, Непеняй Зазеркальевич!

— Индон валаэ индари…

Сударый сбился на миг, потому что вдруг ясно увидел Ухокусая. Хоть он и не представлял себе, как будет выглядеть предметный призрак, ошибиться было невозможно: среди всех абстрактных фигур он единственный отличался симметрией и цельностью.

Описать его форму было бы сложно. Более всего он походил на необычную елочную игрушку: словно дюжина бабочек, сцепившись лапками, расправили волнистые крылья, плоскости которых пересекались под различными углами. Он был начисто лишен ауры, но о том, что он является живой формой, свидетельствовали вихорьки магических энергий, выглядевшие как упорядоченный хоровод светлых пятнышек, исполнявших медленный танец на густой, будто затененной, зелени «крыльев».

Сударый, впрочем, недолго рассматривал предметного призрака. Первым делом он довел до конца необходимые три такта заклинания, а потом, держа бутылку нацеленной на Ухокусая, снял очки. И сразу понял, почему его спутники воскликнули «вот он» раньше, чем сам Сударый заметил свою «добычу».

Ухокусай не скрывался — напротив, нарочито бросался в глаза. Он стоял на Вередином столе в облике странной конструкции, которую, впрочем, без труда узнал бы всякий, кому доводилось рассматривать гравюры художников Рассветной страны. Это был бумажный фонарь — прямоугольный каркас из деревянных реек, обтянутый желтоватой бумагой; на каждой стенке был нарисован бледно-красный пион, нежный, просвечивающий в лучах горящего внутри светильника.

— Полдела сделано, — сказал Сударый. — Осталось только закончить заклинание…

Он зацепил духовиды дужкой за петлицу, переложил бутыль в левую руку, а правой вынул из кармана тетрадь и открыл на заложенном месте. Однако прежде, чем он успел опустить глаза к тексту, девичья рука отняла у него тетрадь.

— Пожалуйста, не делайте этого, Непеняй Зазеркальевич, — попросила Вереда. — Он обещал, что никуда не убежит, если вы не будете использовать бутылку.

— Какого черта, Вереда! — воскликнул Персефоний. — Ты что, белены объелась?

— Не смей ругать Вереду! — тотчас откликнулся Переплет. — Это во-первых. Во-вторых, не смей поминать нечистого в доме. А в-третьих… Вереда, ты, в-третьих, рехнулась?