Чарльз Де Линт - Лезвие сна Страница 7

Кэти прошла от раковины к своей кровати и стала героически сражаться с потеками буро-зеленой хны, показавшимися из-под тюрбана. Иззи отвернулась от окна и посмотрела на соседку.

— Опять протекло, — заметила она. — Как раз под левым ухом.

— Спасибо.

— Так что ты об этом думаешь?

— А что тут думать? — удивилась Кэти. — Ты должна пойти. Тебе известен еще хоть один человек, которому представился шанс учиться у Рашкина?

— Если это на самом деле был Рашкин, — сказала Иззи.

— А почему бы и нет?

— Не знаю. Чем я могла его заинтересовать?

— Да ты же выдающийся художник! Каждый дурак может это заметить, а Рашкин совсем не дурак.

— Тут ты права.

Кэти попыталась сурово нахмуриться, но, как ни старалась, ее лицо под тюрбаном в обрамлении бурых потеков выглядело совершенно безобидным.

— Ты просто должна пойти.

— Но у меня занятия.

— Пропусти их.

Иззи вздохнула. Кэти легко говорить. Сама же Изабель из-за малейших нарушений учебной дисциплины чувствовала себя виноватой. Она могла позволить себе учиться только благодаря стипендии и летним заработкам в гавани. Ее родители не одобряли выбора дочери, так же как они не одобряли почти всё, что она делала. Иногда Иззи задавала себе вопрос: что лучше — не иметь семьи, как Кэти, или расти с такими родителями, как у нее?

— Может, это просто шутка, — наконец сказала она и при виде удивленно поднятых бровей Кэти добавила: — Он выглядит совершенно не так, как ему следовало бы.

— А, понимаю. Все художники должны быть высокими и привлекательными, да?

— Не обязательно. Но он выглядел таким... беспризорным. Как может знаменитый художник разгуливать по улицам в обличье нищего, просящего подаяние?

— Что касается меня, — ответила Кэти, — то я уверена, что вы все немного сумасшедшие. А его странность — издержки гениальности. На самом деле, нет большой разницы между желанием отрезать себе ухо и отвращением к чистой одежде и водным процедурам. Всёё это не имеет никакою значения. — Иззи нерешительно пожала плечами:

— Думаю, ты права. Я никогда не видела его портрета. Я даже ничего не читала о нем. Во всех наших пособиях пишут только о его творчестве и публикуют репродукции картин.

— Если ты действительно встретила Рашкина, — продолжала Кэти, — значит, кто-то крупно недоглядел. Всё дело в общественном мнении. Вероятно, его агент скрывает все детали личной жизни. Кто захочет покупать произведения неряшливого бродяги?

Внезапно ее посетила идея, и Кэти торжествующе подняла палец:

— Да ты же можешь написать в газету и разоблачить его!

— Вряд ли.

— Тогда по крайней мере надо пойти и посмотреть, правда ли с тобой разговаривал сам Рашкин. Хотя, может, и в самом деле у тебя есть повод проявить осторожность, — добавила Кэти с дразнящей улыбкой. — Стоит ли рисковать ради шанса учиться у Рашкина, если это действительно был он?

— О боже. Я ни разу не слышала, чтобы кто-то брал у него уроки. Это совсем не то, что наши лекции или посещение мастерских. Ты правильно определила его: этот человек — гений.

— Так ты и в самом деле сможешь у него чему-то научиться?

— Я недостойна даже подметать его студию! Но если бы я могла хотя бы наблюдать, как он работает...

— Ненавижу, когда ты себя принижаешь, — поморщилась Кэти. — Посмотри сюда.

Она показала набросок, сделанный Иззи сразу после возвращения домой. Девушка старалась изобразить Рашкина по памяти, пока Кэти накладывала на волосы кашицу из хны.

— Ой, — воскликнула Кэти.

Она попыталась подхватить на лету каплю зеленоватой кашицы, но только размазала ее по рисунку.

— Извини.

— Всё в порядке. В нем нет ничего особенного.

— Ну вот опять! Может, ты и не считаешь себя художником, но у меня-то есть глаза; я вполне способна отличить хорошую работу от плохой.

Лицо Иззи вспыхнуло румянцем, и она смущенно улыбнулась:

— Ты — моя личная группа поддержки. Жаль, что ты не художественный критик.

— Кто слушает этих критиков?

— Владельцы галерей. Смотрители музеев. Люди, гадающие, во что вкладывать деньги.

— Наплюй на них.

— В этом я с тобой согласна, — кивнула Иззи.

— Тогда мы вернулись к тому, с чего начали.

— Что ты имеешь в виду?

— Каждый человек в состоянии перечислить десяток художников, живших сотню лет назад. А кто вспомнит хотя бы одного критика?

— Никогда об этом не думала. — Кэти улыбнулась:

— Послушай меня. Я знаю, что говорю. Может, у меня и вымазана вся голова зеленой кашей, но в ней остается достаточно ума, чтобы поделиться с тобой.

— Я тебя внимательно слушаю, — сказала Иззи.

— Так ты собираешься идти?

— В студию Рашкина? — Кэти кивнула.

— Как же я могу не пойти? — воскликнула Иззи.

На следующее утро без десяти минут восемь Иззи стояла перед солидным особняком в тюдоровском стиле, расположенном на Стэнтон-стрит под номером 48. Респектабельность богатого района только увеличивала ее неуверенность. Несмотря на предупреждение, она перед выходом из дома всё же бросила несколько предметов в свой рюкзак: блокнот для зарисовок, карандаши, кисти, краски и два загрунтованных накануне вечером куска картона размером девять на двенадцать дюймов. Собравшись с духом, она пересекла тротуар, поднялась на крыльцо и быстро, пока не иссякла смелость, нажала кнопку звонка. Дверь отворила темноволосая женщина лет сорока. Одной рукой она приоткрыла дверь, а другой придерживала на талии банный халат.

— Чем могу вам помочь?

— Я... я бы хотела увидеть мистера Рашкина.

— А, так вам нужен дом 48-6. — В ответ на непонимающий взгляд Иззи женщина добавила: — Это домик над гаражом, позади особняка. Только не трудитесь звонить, он никогда не реагирует на колокольчик. Просто поднимитесь по пожарной лестнице и стучите прямо в студию.

— Спасибо, — промолвила Иззи, но женщина уже закрыла дверь.

Ну что ж, по крайней мере теперь ей известно, что вчерашний странный незнакомец и в самом деле Рашкин. Иззи даже не знала, радоваться этому или нет. Сама мысль учиться у знаменитого художника пугала ее. А вдруг сегодня, увидев Иззи у двери своей студии, он передумает? Вдруг первые попытки окажутся настолько жалкими, что он вышвырнет ее вон?

Если бы не страх перед насмешками Кэти, она бы, наверно, предпочла забыть о странном приключении и отправиться на занятия. Но теперь, зная, что ее позвал действительно Рашкин, отступать было глупо. Он может вышвырнуть ее из студии, может смеяться над ее работой, но вдруг этого не произойдет и он позволит ей учиться...

Иззи поправила на плече свой рюкзак, спустилась по ступеням на тротуар и свернула на указанную тропинку. Она быстро отыскала домик над гаражом позади особняка. На каменном фундаменте стояло деревянное строение под красной гонтовой крышей, увитое диким виноградом. Вид этого дома вместе с заброшенной клумбой и старым дубом около южной стены представлял настолько замечательную картину, что Иззи с трудом удержалась, чтобы не достать блокнот и не сделать несколько набросков.

Но она решительно прошла прямо к пожарной лестнице, поднялась по ступеням и постучала в дверь. Никакого ответа не последовало. Иззи беспокойно оглянулась по сторонам и постучала погромче. Припомнив слова женщины из особняка, добавила пару ударов кулаком. Она уже подняла руку для третьей попытки, как вдруг дверь распахнулась и перед ней появился вчерашний тролль.

— Ну? — воскликнул он низким скрипучим голосом. Затем его взгляд поднялся к лицу Иззи. — А, это ты.

Она опустила руку:

— Вы... Вы вчера сказали...

— Да, да. Проходи.

Он схватил ее за руку и буквально втащил внутрь. При этом чихнул и вытер нос рукавом. Его рубашка была такой же грязной, как и накануне, брюки так же пестрели заплатками, и сам он выглядел так, словно не мылся целую вечность. Но теперь Иззи, к своему собственному удивлению, смотрела на него другими глазами. Перед ней стоял гений, а гениям позволительны любые странности.

— Ты пришла вовремя, — заговорил он, выпустив ее руку. — Это хорошо. Очко в твою пользу. А теперь раздевайся.

— Что?

Рашкин свирепо уставился в ее лицо:

— Я же говорил тебе вчера, что ненавижу повторять.

— Да, но... вы сказали, что собираетесь...

— Учить тебя. Я помню. Я еще не выжил из ума и не жалуюсь на память. Но сначала я хочу написать тебя. Так что раздевайся.

Рашкин отвернулся, бросив ее у самой двери, и Иззи наконец смогла как следует осмотреться. Сердце в груди замерло от волнения. Мастерская выглядела такой же неопрятной и заброшенной, как и сам художник, но это уже не имело никакого значения, поскольку повсюду Иззи видела множество картин и рисунков, целую галерею работ, безусловно принадлежащих кисти Рашкина. Полотна пачками по семь-восемь штук стояли вдоль стен. Наброски и эскизы были беспорядочно пришпилены над ними или грудами валялись просто на полу. Невероятно, но бесценные сокровища были небрежно разбросаны по всей студии. Иззи разрывалась между жаждой изучить каждое из произведений мастера и желанием навести порядок, соответствующий ценности работ.