Цветок яблони (СИ) - Пехов Алексей Юрьевич Страница 7

— Думаешь, мне есть дело до пророчеств вашего Храма, южанин?!

— Я смиренно прошу участия, госпожа. Ибо только так ты сможешь спасти ту, кто разорвет мир и соберет его заново.

Они все трое смотрели на дэво, пытаясь осознать прозвучавшие слова.

Ради чуть поклонился:

— Я сварил кальгэ и испек лепешки из кукурузной муки, куркумы и меда. То, чем питалась Мири во время Наставлений первым из нас.

— Я не Мири!

Дэво ничуть не смутили резкие слова:

— Но ведь это не помешает тебе отведать их и накормить своих друзей.

Вир, к большому удивлению Тэо, приобнял Бланку за плечи, сказав с добродушной непосредственностью:

— Твой гость очень добр, а я страшно голоден. Ты не возражаешь, если мы поедим и выслушаем его?

Мгновение женщина была напряжена, Пружина видел гневное выражение на её лице, упрямо сжатые красивые губы. Она сдержалась, хотя в первый миг хотела повести плечами, вынуждая мальчишку убрать руку. Однако Вир продолжал улыбаться, смотреть на нее с видом человека, который обсуждает нечто незначительное, и Бланка слегка расслабилась.

— Мне не в радость то безумие, в которое они хотят меня затянуть. Не желаю играть чужую роль.

— Ну, — Вир еще раз улыбнулся, — насколько я успел тебя узнать, ты не та, кого можно заставить играть чужие роли. И бегать от них вечно не получится. Они считают тебя Мири? Что с того? Хочешь быть Бланкой Эрбет, я вот совершенно не возражаю. Но если речь идет о Шерон... Я плохо с ней знаком, времени не было, но раз она твой друг и беседа с мутцами может помочь ей, то плата ничтожна.

— Хорошо. Я выслушаю вас, — приняла она решение.

Снова поклон, ибо Ради был щедр на них.

— Если они тебе так не нравятся, то зачем ты позвала их сюда? — негромко шепнул Тэо, когда дэво скрылся в глубине дома.

— По нескольким причинам, — вздохнула Бланка. — Во-первых, найдя меня, они никуда бы не делись, сколько бы я их ни прогоняла. Проще оттащить голодного кота от рыбьей головы, чем фанатиков от того, что они считают своим предназначением в жизни. Сидели бы у ворот... Во-вторых, по крайней мере на словах, они клянутся защищать меня и помогать мне. Если это так, то довольно глупо отказываться от подобных услуг в наше непростое время. Лавиани успела немного рассказать мне, на что способны некоторые служанки Мири.

— Но... — Тэо чувствовал это самое «но».

— Я боюсь, — неожиданно просто призналась она. — Узнать что-то о статуэтке. И что они правы и моя личность лишь пыль на чем-то большем. У жителей Черной земли, которым плевать на Шестерых, есть легенды о собственных богах. О том, что те бессмертны и занимают оболочки достойных, чтобы жить дальше. Боги меняют их, как одежду, а люди, что раньше владели телами, растворяются в вечности. Я слишком люблю жизнь и свободу, чтобы какая-то Мири внезапно забрала у меня то немногое, что осталось.

— Это легенда дикарей, — возразил ей Тэо. — Маленького дикого племени, живущего где-то в джунглях и ничего не знающего про асторэ, таувинов и волшебников. Никто не вселяется в других людей и не захватывает их тела.

Он осекся, поняв, какой сказал вздор, и это не укрылось от Бланки.

— То, что теперь в теле мальчишки да Монтага? Ты ведь вспомнил о нем.

— Та сторона, не волшебник из прошлого. Иначе бы они просто существовали вечно, с легкостью меняя тела, — уверяю тебя, все бы знали об этом! Так что никто не живет в глубине твоего сознания, и никто не изменит твое «я». В этом я убежден.

— Убежден? — Она подошла к нему, заглядывая в лицо, и он ощутил этот взгляд несуществующих глаз даже через плотную ткань её темной повязки. От него становилось больно, он жег, точно угли. — Убежден сердцем или разумом? Сердце часто следует тропой эмоций и самообмана, а разум — он старается не слушать сердце, а потому сомневается. А вдруг эти глупые размышления все же правда?

— Не сердцем и не разумом. Кровью асторэ.

— Хочу поверить тебе и перестать терзаться сомнениями.

— Поверь сначала себе. Ты Мири?

Возникла пауза, будто женщина прислушивалась, ожидая, что из глубин её сознания придет правильный ответ. Она облизала пересохшие губы, словно страшась, что против собственной воли произнесет не то, что желала сказать:

— Нет. Я Бланка Эрбет. Мой отец Язев Эрбет, а мать Инджер Эрбет. У меня было три брата. Этот шрам на предплечье я получила в шесть лет, напоровшись на гвоздь в отцовской конюшне. В тринадцать я уже сносно стреляла из арбалета. В четырнадцать меня поцеловали. Я помню свой город, я люблю виноград и рыбу, мне нравится, как пахнут пионы и выпечка. Я люблю зеленый цвет, книги и как дождь шелестит в листве. Знаю человека, который ослепил меня. До сих пор просыпаюсь, если он преследует меня в кошмаре. Помню, какой был солнечный свет за мгновение до того, как потеряла глаза. Знаю яды и древнее наречие. Но не знаю ничего из прошлого одной из Шестерых. Её радостей и печалей. Целей, желаний, привязанностей.

Ради ждал их на кухне, возле растопленного очага. Свет из окна сочился все такой же тусклый, так что он зажег много свечей, почти все, что нашлись в комоде на первом этаже.

Крепкий аромат только что сваренного кальгэ насыщал воздух, несмотря на открытые окна. На столе лежали большие лепешки, румяные и свежие, вареное куриное мясо, мед, а еще острые алые перцы, горкой сложенные на круглом медном блюде.

Вир был не из тех, кому требуется повторное приглашение. Под безучастным взглядом мутца он полил лепешку медом, кинул на нее несколько кусков курицы. Перец откусил сразу, больше четверти, зажмурился на мгновение, но не произнес ни звука, лишь смахнул свободной рукой потекшие по щекам слезы.

— Господин желает кальгэ? — Ради снял с очага кувшин, взяв его за длинную, на первый взгляд совершенно нелепую ручку. На безымянном пальце левой руки южанина было черное кольцо, украшенное темно-желтым янтарем.

Вир лишь мотнул вихрастой головой. «Мутское пойло», как это называла Нэ, он не любил по примеру своей учительницы.

Бланка взяла одну из пустых чашек, молча протянула дэво. Когда темный маслянистый напиток наполнил емкость до краев, так, что малейшее колебание руки пролило бы его на пол, шагнула к столу.

— Тэо. Угощайся, — предложила она тоном хозяйки.

Акробат выбрал лепешку, с удовольствием её понюхал, сказав:

— Совсем забыл, как пахнут настоящие бава.

— Господин был в Муте? — вежливо поинтересовался Ради.

— Нет, но на юге Карифа есть переселенцы из вашей страны. В том числе и те, кого преследует Храм.

— Таких немного. Если совершено серьезное преступление против заветов, то следы Богини находят преступников и возвращают на родину, для покаяния. Те же, кто пекут бава и говорят о том, что служанки Мири ищут их, лгут. Они нам не нужны, иначе бы их давно вернули.

Прозвучало это слегка зловеще.

— Какие же преступления караются... возвращением? — Бланка откинулась на стуле, сцепив руки. Чашка с исходящим паром напитком стояла рядом, но мало интересовала ее.

— В горах Мута суровая жизнь, о милостивая. Ночью холодно, днем очень жарко. Тяжелая работа, познания, молитвы, испытания тела. Для того чтобы чтить тебя и стать твоими следами, приходится много трудиться.

Бланка предпочла проигнорировать «тебя» и ободряюще кивнула, чем вдохновила дэво.

— Послушники, что уже дали клятву служения, встав на дорогу истины, порой не выдерживают усилий и покидают Храм. Мы возвращаем их.

— Всегда?

— Всегда.

— Их убивают? — Вир перестал жевать, чтобы задать вопрос.

— Нет. Их преступление мало, и, если бы не клятва, связавшая с Богиней, мы бы даже не отправлялись на поиски. Сурово наказывают лишь тех, кто уничтожает по злобе священные тексты, убивает других братьев, разрушает волю ее, вмешиваясь в пророчества, и рассказывает о том, что скрыто, непосвященным.

— Интересно. — Вир щелкнул пальцами. — Ты хотел поговорить, но не будет ли это считаться рассказом для непосвященных?

— Нет, ибо разговор идет с тем, в ком воплотилась Мири.