Ярослав Коваль - Пылающий Север Страница 7

А потом внезапно взлетел на такие высоты, что голова кружилась. Титул, который я получил, поставил меня вровень с моей покровительницей. Конечно, я проигрывал Аштии в родовитости, ведь от основателя рода её отделяла длинная череда знаменитых предков, а меня — никто. Но в титулованности шёл с ней примерно на равных.

Шехмин же оказалась женой моего прямого подчинённого. Поскольку лично я не испытывал к ней ни малейшей обиды или иных подобных чувств, то мне доставило истинное наслаждение наблюдать за тем, как изысканно она держится, скрывая своё смятение, маскируя неуверенность и даже страх. Лёгкость её в общении со мной была наигранной, но исполненной с таким совершенством, что не восхититься этим было невозможно. Шехмин всё-таки довольно долго избегала меня, отклоняла предложения быть в свите моей супруги и успокоилась только недавно. Не она сама, но её дочь прибыла к моему двору, чтоб стать придворной дамой уже не Моресны, а Амхин, нашей старшей дочери. И обращение жены Аканша со мной стало более свободным.

Сейчас она деликатно обедала, с улыбкой общалась с полудемоном, господином Акате, одним из приближённых императора и всё поглядывала на другой стол, где сидела её младшая сестра, Предмия, жена правителя Бограма. Вот уж с кем Шехмин всласть наболтается после обеда, когда наступит время танцев и фуршета. Естественно — они ведь столько лет не виделись, ограничивались, наверное, только перепиской. Вообще над столами так и гулял гул голосов. Присутствующим было о чём поговорить, и они с удовольствием обсуждали вопросы управления землями, экономии средств при снабжении и экипировке армии, налоги и подати, сборы с купцов, с товаров, с питейных заведений, с охотничьих угодий и даже центнеры с гектара. Вот кто бы мог подумать, что высокородные лорды могут светски веселить себя подобной ерундой!

Я ехидно улыбался в бокал.

К моменту, когда гости отпробовали последнюю перемену, слуги довели до совершенства фуршетные столики в соседней, танцевальной зале. Теперь можно было подняться, размять ноги, пообщаться с кем-то, до кого раньше можно было разве что докричаться. Шехмин Севега и Предмия Бограм мигом оказались рядом, мило защебетали. Аканш, Ревалиш, Ягрул и Ильсмин, которые служили под моим началом ещё тогда, когда я только начинал свою офицерскую карьеру, а также Седар, мой друг-гладиатор, прилепившийся к нашей компании позже, собрались группкой в другом конце залы. К ним потянулись и другие мои сподвижники. Эти сотню раз пили вместе, им всегда будет о чём потрепаться.

А государь, обогнув стол, сперва сказал несколько слов Аштии, потом с лордом Бограма о чём-то заговорил, увлёкся. Музыканты, скрывшиеся за резным, густо увитым зеленью экраном, начали играть — сперва тихо, чисто для фона. Чуть позже будет объявлен первый танец, а пока не особенно-то тянет танцевать, все объелись, надо, чтоб пища и напитки немного улеглись. Я подошёл к жене, помог ей выйти из-за стола.

— Ты будешь со мной танцевать? — спросила Моресна, расправляя складки платья.

— Разумеется.

— Ну может, ты уже успел кого-то пригласить.

— Хочешь, чтоб я танцевал с тобой первый танец? А если его величество пожелает тебя пригласить?

— Он не пожелает. — Жена слегка покраснела.

А я вспомнил один из первых императорских приёмов, на котором мы с ней присутствовали уже в качестве господина и госпожи Серта, бывшего Хрустального графства. Император пригласил Моресну на первый танец. Я тогда ещё танцевал не очень уверенно, потому предпочёл постоять в уголке. И понаблюдать за тогдашней фавориткой его величества, которая бесилась просто-таки не по-аристократически, глядя, как государь танцует и любезно беседует с дурнушкой Серт. Фаворитка была по имперским меркам очень красива — то есть весом больше центнера, щекастая, такая полногрудая, что, наверное, грудями при желании могла задушить… И умом не блистала, видно сразу.

Однако где-то к середине музыкальной композиции я начал нервничать. Сперва категорически не понимал, в чём же дело, сам себе изумлялся, потому что никогда не относился к числу болванов, ревнующих свою женщину к фонарному столбу или воображаемому другу. Да и к чему было ревновать, если она никогда не давала мне ни малейшего повода?.. Стоп — а почему вообще появились мысли о ревности? Из-за какого-то дурацкого танца?

Потом я осознал, что напряжена и супруга. Государь, корректно поддерживавший её то под локти, то за талию, улыбался свободно и непринуждённо, а она — нет. Может быть, что-то было в этом их лёгком светском разговоре? Что-то, обеспокоившее её и заставившее насторожиться меня?

Однако музыка довольно скоро закончилась, и государь, галантно округлив локоть, сопроводил Моресну ко мне. Корректно улыбнулся и ушёл танцевать со своей фавориткой. Я осторожно заглянул под низко сползшее покрывало. Жена приятно розовела, но губы были плотно стиснуты.

— Что случилось?

— Его величество…

— Ну?

Она глубоко вздохнула.

— Я думаю, мне удалось в допустимой форме дать понять, что я не хочу быть наложницей императора.

— А он предлагал?

Она взглянула на меня глубоким, вдумчивым, очень женским взглядом, который меня в ней всегда восхищал. В такие минуты мне казалось, что сама вековая мудрость, взращённая и взлелеянная представительницами противоположного пола, смотрит на меня из её глаз. И тайну, которую она хранит, мне не по силам разгадать. К моей радости.

— Если женщина не желает такого внимания к себе, она сделает всё, чтоб не допустить высказанного предложения.

— Хм…

— Мне кажется, я сумела показать, что государю лучше пощадить своё самолюбие и избегнуть отказа.

— Думаешь, у тебя могут быть неприятности? Он разозлился?

— Отчего? — удивилась она. — Ведь в Империи миллионы женщин. Любая будет счастлива стать наложницей государя. Из-за чего же государю злиться?

«Любая — но ты-то не счастлива», — подумал я с откровенным самодовольством. Но озвучивать не стал. Тут приходится помнить об особом положении его императорского величества. Если бы правитель пожелал взять себе мою жену на время или навсегда, в этом по имперским меркам не было бы ни малейшей обиды мне лично. Пожалуй, равные мне по титулу и положению имперцы даже завидовали бы. Но уж уязвлённым я бы себя не имел права чувствовать. И сердиться на супругу — тоже.

Да я бы, наверное, и не сердился. В конце концов, уступить из страха, тем более если при этом не ставишь мужа в сложное положение — поступок вполне простительный. Но сейчас мне было безразлично, почему она отказала — считая ли себя недостойной такой чести или опасаясь возможных проблем со стороны нынешней фаворитки, или не желая встревать в политику даже краешком. Она отказала, и я вправе был считать, что жена сделала это только и исключительно из любви ко мне.