Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — гроссфюрст Страница 7

— Это было жестокое сражение, ваша светлость. Мы понесли тяжелые потери, Гиллеберд очень умело руководил своими войсками и, можно сказать, одержал победу. Нам пришлось оставить поле битвы, однако отступил и Гиллеберд, так что сражение будет считаться ничейным.

— Почему отступил Гиллеберд?

Он смотрел на меня чистыми глазами ребенка, который передает то, что ему сказали, еще не понимая смысла сложных слов:

— Его Величество считает, что Гиллеберд потерял уверенность. Он все еще сильнее нас, однако, как сказал Его Величество, он не ожидал, что мы все же выступим… и выступим очень всерьез. Почему-то он не рассчитывал, что Его Величество возжелает защитить свои исконные земли… И еще Гиллеберда поразило, так считает Его Величество, что в войну вступил Варт Генц. К тому же неожиданно мощное сопротивление оказал один из армландских лордов, его владения на границе. Он сковал почти треть войска Гиллеберда, это неслыханно, а когда ему грозило окружение, ушел за стены замка. И оттуда постоянно наносит удары в тыл.

— Герой, — сказал я. — Как его имя?

Он пробормотал:

— Вроде бы Тамплиер…

Я подумал, кивнул молча слушающему стражнику.

— Займись нашим молодым другом, покорми и дай отдохнуть. Я составлю ответ Барбароссе и немедленно отправлю с нашими заверениями в любви, уважении и покорности.

— Слушаюсь, ваша светлость!

Он очень вежливо, даже слишком вежливо, поклонился, явно не простой стражник, возможно, из безземельных рыцарей, и остался на том же месте.

Я спросил непонимающе:

— Сэр?

Он поклонился снова и развел руками:

— Простите, ваша светлость… но надо ли это…

Он замялся, я спросил нетерпеливо:

— Что именно?

— Это вот, — сказал он в неловкости, — с заверениями в покорности… Сейчас уже всем видно, — вы никому покоряться не должны…

Я сказал строго:

— Дорогой сэр!.. Вы что-то недоперепонимаете!.. Его Величество для меня — как отец родной! Я всегда буду чувствовать к нему любовь, уважение и даже покорность, если вы понимаете меня правильно. Как бы ни стал я силен, а он дряхл и слаб, но все равно!

Он сказал торопливо:

— Да, но… чувствовать — одно, но зачем умалять свое величие? Вы же не один, мы все купаемся в славе своего вождя!

— Когда слава заслуженная, — отрезал я, — ничто ее не умалит! Действуйте.

Оставшись один в кабинете Гиллеберда, я еще раз прошелся вдоль всех четырех стен. Такой предусмотрительный король не мог не пользоваться тайными ходами, скрытыми тайниками и замаскированными ловушками.

Я выглянул в коридор, кивком велел стражнику войти.

— Как вас зовут?

— Тэд, ваша светлость.

— Тэд, — повторил я. — Значит, полное имя Эдвард. Верно?

— Да, ваша светлость.

— Гордое имя, — сказал я, — дворянское.

Он опустил взгляд, на щеках проступил густой румянец.

— Ваша светлость… я вел себя неподобающе, и отец меня изгнал. А так, вы правы, я дворянин. Отец мой очень уважаемый в наших краях рыцарь…

— Эдвард, — сказал я строго и в то же время отечески, уже привык так держаться и говорить, хотя этот Тэд не моложе меня, — мы живем в бурное время, которое принято называть переходным. Ты видишь, как в одночасье рушатся королевства, династии, величие рассыпается в прах… но в то же время можно очистить свое имя подвигами и верным служением сюзерену, завоевать его доверие и уважение сотоварищей… а к родителям вернуться в славе и доблести, с заслуженно захваченной добычей!

Он вытянулся, в глазах заблестели слезы, я даже не думал, что вот так задену за живое, до чего же я хороший демагог, просто люблю себя…

— Ваша светлость, — проговорил он прерывающимся голосом, — только прикажите! Все сделаю, жизнь отдам по одному слову, одному жесту!

— Ваша жизнь нужна вам и мне, — возразил я. — Так что давайте ближе к делу. Поручаю вам охрану моих покоев. Включая кабинет. Посмотрите, как удобнее расставить людей, если вдруг что случится… А еще оставьте прямо здесь с дюжину крепких воинов.

Он пробормотал:

— А как разместить?

— Тогда с полдюжины, — согласился я. — Остальных — в коридор. Если вдруг что не так, пусть сперва поднимают крик, а чудеса героизма проявляют потом.

Он проговорил с неловкостью:

— Стыдно как-то мужчинам кричать…

— Ради сохранения жизни други своя, — отрезал я, — ничего не стыдно! Поднимать тревогу, ясно? Вы же не себя спасаете, вас не жалко, а меня, замечательного сюзерена!

— Ваша светлость, да что может произойти?

— Не знаю, — сказал я честно. — Но я в кабинете самого Гиллеберда! И должен вести себя по-гиллебердьи. Иначе меня отгиллебердят так, что все разгиллебердится.

Глава 3

Древние египтяне тем соседям, что собирались с ними воевать, показывали свои пирамиды, и у тех сразу отпадало желание связываться с людьми, способными на такое.

Если бы все соседи Гиллеберда, близкие и дальние, могли увидеть его дворец, никто не только воевать с ним не решился, но даже насчет сопротивления подумал бы: когда я попал сюда в первый раз, я ахнул, как ни пытался сдерживаться. Ощущение было, что в королевствах Зорра, Кернеля, Алемандрии, Кельвинта и других, через которые пришлось пройти, только-только научились строить простейшие грубые замки из кое-как отесанных камней, а здесь расцвет, замки совершенны, огромны и прекрасны, кроме монументальности везде легкость, умелый дизайн…

Главный зал даже сейчас поражает до глубины души: откуда в таком мрачном краю стены, пол и потолок из драгоценнейшего розового мрамора, залежей которого просто нет нигде? Все колонны выполнены в виде изумительно точно вырезанных атлантов с прекрасно прорисованным каждым мускулом.

В окнах витражи из цветного стекла, в изящных каменных кадках растут удивительно красивые деревья, таких на свободе не встретишь…

А сине-фиолетовый зал, а пурпурный, а багровый, а остальные — каждый выполнен в особом стиле, и одновременно все это создает некую законченную картину исполинского роскошного дворца, подчеркивающего могущество и значимость их хозяина.

Вот только в личных покоях Гиллеберда и его кабинете я раньше не бывал, и теперь не столько ахал, поражаясь изысканным красотам, сколько настороженно высматривал все возможные ловушки, что-то становлюсь совсем подозрительным.

Наконец я разложил на столе огромную карту города, у Гиллеберда таких зачем-то несколько, мучительно прикидывал, где могут попытаться проникнуть противники. Город чересчур огромный, он еще в мой первый приезд ошеломил размерами и пышностью.