Тэд Уильямс - Дорога ветров Страница 7

— Проснулся.

— И ты высыпался? Отсутствие сна в течение ночи приносит много трудностей, но иногда после этого тяжело дается засыпание — Я выспался. Но мне снился очень странный сон.

Тролль прищурился:

— И ты имеешь в памяти то, что тебе снилось?

Саймон подумал:

— Не очень. Что-то про короля… И еще какие-то засохшие цветы. — Он досадливо поморщился: сильно кружилась голова.

— Имею предположение, что это очень хорошо. — Бинабик ползал по шатру в поисках плаща Саймона. Отыскав пропажу, он накинул плащ на плечи свежеиспеченного рыцаря, который в это время натягивал сапоги. — Твои сны приносят с собой много беспокойства, хотя иногда дают особое знание. Хорошо, что ты после них не все имеешь в памяти.

Саймон махнул рукой:

— Какое еще особое знание? Амерасу говорила, что у меня особенные сны, Джулой вечно про них расспрашивает, и ты…

Бинабик смутился:

— Я только хотел говорить, что мы не будем иметь больших потерь, если не будем догадываться об их смысле. Во всяком случае не имей тревоги об этом хотя бы сегодня, когда свершается величайший день твоей жизни.

Желтозубая улыбка тролля смыла неприятный осадок, оставшийся от сна, и развеяла то удрученное состояние, в котором он проснулся.

— Да, Бинабик, ты прав. — Слова друга успокоили его, и теперь он был почти уверен, что в этот чудесный день что угодно могло показаться ему странным.

— Сегодня я не стану думать ни о чем… плохом.

Бинабик сердечно пожал ему руку.

— Теперь я слышу голос славного товарища по длинному путешествию. Принц Джошуа оказывал черезвычайную любезность. Кроме предоставления шатра для твоего сна, он обещал пиршественный ужин и несколько других приятностей. Пойдем с возможной быстротой.

Лагерь, расположившийся у северо-восточного склона Сесуадры, был украшен длинными разноцветными лентами, трепетавшими на ветру. Глядя на них, Саймон думал о днях, которые он провел в Джао э-Тинукай. Сладкие воспоминания о них бередили душу. Все слова, сказанные сегодня, ничего не могли изменить и не могли уничтожить Короля Бурь. Саймон устал бояться. Лагерь принца Джошуа был только временным прибежищем. Тоска по дому и свободе становилась все сильнее, а надежд на то, что жестокие времена когда-нибудь изменятся, оставалось все меньше. Амерасу — Рожденная на Борту — знала все его сны. Но даже она, столь мудрая, столь много повидавшая, во многом была слепа. Может быть она неверно предсказала его судьбу?

Саймон и Бинабик вступили под кров теплого, освещенного многочисленными факелами Дома Расставания. В центральном зале собралась огромная толпа. Некоторые сидели прямо на полу, подстелив сложенные плащи и накидки. Это было первое настоящее пиршество за время тяжелых военных дней. В зале собрались все беженцы из Гадринсетта, лица их были радостными и оживленными. Кое-где Саймону приходилось останавливаться, выслушивать поздравления и заздравные тосты, так что только через четверть часа он достиг, наконец, главного стола — массивного каменного постамента, который служил еще древним ситхи. Здесь сидели принц Джошуа и его ближайшие соратники.

— Добро пожаловать, сир Сеоман, — сказал принц Джошуа, знаком указывая Саймону на место слева от себя. — Наши друзья, жители Нового Гадринсетта, приложили все усилия, чтобы сегодняшняя трапеза получилась роскошной и праздничной. Вот кролик и жареные куропатки; это, я так полагаю, цыплята; а вот отличная серебряная форель из Стефлода. — Последние несколько недель были относительно спокойными, но лицо принца показалось Саймону смертельно усталым и осунувшимся. — Приятного аппетита всем! Постарайтесь забыть, что нас ждет свирепая зима и мы будем жить впроголодь или сосать лапу, как медведи.

— Новый Гадринсетт, вы сказали? — спросил Саймон.

— Да, — с гордостью кивнула Джулой, — принц справедливо решил дать нашему лагерю имя этого священного места.

— Из Гадринсетта к нам толпами вдут люди, к тому же название очень подходит — в переводе с древнеэркинландского наречия оно означает «Место собраний». Вот я и назвал так наш лагерь. — Принц поднял кубок с изящной чеканкой: — За Новый Гадринсетт!

Этот тост все приняли с воодушевлением.

Дары равнины и леса пользовались большим успехом. Саймон за обе щеки уписывал изысканные яства. У него не было во рту ни крошки со времени вчерашней полуденной трапезы, так что большую часть ночного бдения он предавался недостойным рыцаря размышлениям о еде. Голод немного притупился во время церемонии посвящения в рыцари, зато сейчас аппетит вырос вдвое.

Джеремия стоял за спиной Саймона, наполняя его кубок, как только это становилось необходимо. Саймона смущало, что хейхолтский приятель так прислуживает ему, но Джеремия гордился своим положением и не променял бы его ни на что.

Джеремия явился к Сесуадре, привлеченный слухами о растущей армии Джошуа. Саймон никак не ожидал такой встречи и был очень удивлен переменами, которые произошли во внешности и характере мальчика свечника. И если Саймон удивлялся, то Джеремия просто долго не мог поверить, что Саймон действительно цел и невредим, и восхищался его великолепными приключениями. Он считал божьим чудом то, что Саймон уцелел, пережив столько опасностей, и стал его оруженосцем, как будто это было чем-то само собой разумеющимся. Сначала это раздражало Саймона, но потом он понял, что дружбе это не помеха, и успокоился.

Джеремия в отличие от Саймона очень мало говорил о себе. Он сказал только, что работал в литейной Хейхолта и что Инч, бывший помощник доктора Моргенса, стал теперь мастером литейщиков. Саймон подозревал, что Джеремия о многом умалчивает, недоумевал, но молчал. Он никого не собирался уличать во лжи и скрытничестве, но теперь-то он рыцарь…

— Ты о чем-то задумался, Саймон? — спросила леди Воршева, отрывая его от размышлений. Уже становилось заметно, что в ней растет новый человек, но она оставалось все такой же прекрасной и молчаливой. Такими иногда бывают птицы или лошади, которые позволяют человеку ласкать себя, но никогда не становятся по-настоящему ручными. Саймон помнил, как впервые увидел ее в Наглимунде. Еще тогда он поражался, почему у такой красивой женщины такое злое и печальное лицо. В последнее время она повеселела, но в темных глазах все еще оставалась непонятная тоска.

— Простите, леди, я думал… о прошлом. — Он вспыхнул. Кем он стал? Сама леди Воршева запросто говорит с ним. — В мире много странного.

— Да. Странного и жестокого.

Джошуа встал и поднял кубок, постукивая по нему в ожидании тишины. Грязные, исхудавшие лица повернулись к столу принца, и Саймон вдруг понял удивительную вещь, которая так поразила его, что он чуть не вскрикнул от удивления. Все эти беженцы из Гадринсетта, разинувшие рты от восхищения при виде живого принца, — это все он! Они такие же, каким он был раньше. Это он с разинутым ртом всегда завистливо смотрел на важных господ и знатных рыцарей, сидящих за главным столом. А теперь — невероятно, но факт — он стал онним из рыцарей и сидит за одним столом с принцем, а другие глядят на него с почтением и гордостью. Он ведь остается все тем же Саймоном! Что же это такое?