Маргарет Уэйс - Драконы Хаоса Страница 7

— Что ты знаешь о Видении, Рыцарь Соламнии?

— Только то, что это нечто, чем обладает всякий Рыцарь Такхизис, нечто, что ведет их вперед, к темной цели.

— Нет, не то, чем всякий обладает. То, чем всякий обладал. Нет больше никакого Видения. Оно ушло… умерло.

Мои слова были резки, но меня это не волновало. Я никогда не забуду тот день… день, когда предстал перед Ариаканом, Главнокомандующим Армии Темной Владычицы, день, в который он возложил на меня руки. Поговаривали, что его мать была морской Богиней, и я верил в это. По моему мнению, он и выглядел так, как должен выглядеть Бог: мощный, мрачно-прекрасный, с властным взором и командным голосом.

Его люди подобрали меня на улицах Палантаса, ставших моим домом с тех пор, как война отняла у меня семью и жилище. Ариакан предоставил мне выбор: вернуться на улицы и жить среди воров и убийц, пока не стану таким же, и закончить, покачиваясь на виселице; или же присоединиться к его войску, стать одним из его рыцарей, познать и честь, и славу. Я помню, что его слова разозлили меня. Да кто он такой, чтобы предлагать мне подобный выбор? Кто он такой, чтобы говорить, какой будет или нет моя жизнь? Но я не смог противиться силе в его глазах. Я принял его руку, а он поцеловал меня и поприветствовал, и тут же был принесен меч. Я опустился пред ним на колени, а он возложил руки на мою голову и произнес молитву к Темной Владычице, к Такхизис… И вот тогда на меня снизошло Видение.

Видение походило на сон, но было со мной всякий раз, как я закрывал глаза, и в темную ночную пору, и в часы отдыха. Истинная магия Видения заключалась в том, что для каждого рыцаря оно было своим и открывало ему его собственную судьбу, его собственный путь к славе или смерти.

Но, как ни странно, я больше не мог вспомнить, каким было мое Видение.

Когда был убит Ариакан, когда Такхизис бежала из мира, с ними ушло и Видение, поскольку приходило от них и принадлежало им. Я был покинут с зияющей дырой в сознании, разрывом, не перестававшим беспокоить меня… я был похож на человека, обратившегося к цирюльнику, чтобы выдернуть зуб, а потом постоянно ощупывающего языком оставшееся пустое место. Я знаю, что Видение наполняло меня и ужасом, и удивлением. Но даже эти воспоминания ушли, и я понимал, что уже никогда не восстановлю их.

— Сожалею, — наконец произнес Бринон.

Его слова привели меня в бешенство. Он сожалел о том, что сказал? Или ему было жаль меня? Казалось, даже произнося подобные смиренные слова, он пытается дать понять, что лучше меня. Однако в его голосе звучало искреннее раскаяние, и пришлось признать, что я несправедлив.

— Не о чем тут сожалеть, — сказал я. — Мне не нужно Видение. Я и так знаю свой ключ к славе. И приобрету ее довольно скоро, когда мы объединимся с драконом. С его силой и моим умом никто не осмелится встать на нашем пути.

— В другом месте мы были бы врагами, Кэл, — покачал головой Бринон, — и все еще можем стать врагами, но здесь и сейчас ты мой спутник, и мне не хотелось бы оскорблять тебя. И все-таки я еще раз скажу: ты заблуждаешься в своих намерениях. Что ты можешь предложить дракону? Что заставляет тебя считать, что ты можешь убедить его заключить с тобой союз?

— А что заставляет тебя думать, что если ты совершишь некий глупый героический поступок, то Паладайн устремится обратно в мир?

Бринон вздрогнул от этих слов, и я понял, что они разбередили в нем какую-то глубокую рану. Ну и ладно. У нас не было времени на это. Я взглянул на небо. Солнце перевалило зенит и уже начинало свой путь вниз.

— Давай двигаться, — сказал я, — если ты и в самом деле собираешься убить дракона.

Он помог мне встать на ноги, и мы снова стали подниматься на гору.

Мне стоило бы сильнее опасаться этого предательского склона после моего вчерашнего падения, но истощение уменьшило нашу осторожность, и было только вопросом времени, когда кто-либо из нас совершит ошибку.

Первым ее совершил Бринон.

Мы стояли на узком карнизе, под нами был обрыв в пять сотен футов. Может быть, он слишком устал, а может быть, просто стал слишком самонадеян. Так или иначе, но он начал подтягиваться на скальную полку над нами прежде, чем я смог направить его руки к лучшим опорам. Трещина, за которую Бринон попытался ухватиться, оказалась недостаточно глубокой. Его пальцы не смогли погрузиться в нее как следует, чтобы удержать его вес. Соламниец неудачно свалился обратно на узкий карниз. Его стопа заскользила к краю пропасти, а руки взмыли в попытке обрести равновесие. Но найти его не смогли. Он повалился назад.

«Нет!»

Не знаю, кричал я вслух или про себя — это не имело значения. Как бы ни было неприятно признаваться в этом, я нуждался в Бриноне. Я бросился к нему. Боль пронзила мою сломанную ногу, но мне было все равно. Я вытянулся так, как не считал возможным для человека, так, что у меня выскочили суставы. Мои пальцы скользнули по горячему металлу его нагрудной плиты… а потом уцепились за выступ на побитой стали. Я всем весом откинулся назад.

Соламнийский Рыцарь подтянулся вперед, на выступ, где мы остановились. Я в свою очередь споткнулся, почувствовал, как моя нога болезненно подворачивается, и упал на бок. И прежде чем смог остановиться, покатился к краю пропасти.

Я заскреб в поисках чего-либо, без разницы чего, что могло бы остановить мое падение, но кругом был только гладкий камень. Наконец, уже срываясь в пропасть, я нащупал трещину в скале, ухватился и удержался. Плечо взорвалось огнем, когда мое тело дернулось и остановилось. Я покачивался в воздухе, удерживаясь на одной руке. Под моими болтающимися сапогами было пять сотен футов пустоты, а еще ниже — острые камни.

Моя ладонь стала скользкой от крови, а руку пронзила боль. Долго мне было не продержаться. Но тут надо мной появилась тень.

— Бринон!

Я даже смог это прокричать. Тут было чем гордиться.

Молодой рыцарь шарил по краю пропасти, пытаясь найти меня. Упав, он рассадил себе лоб, и теперь по нему стекала кровь, впитываясь в уже покрытую коркой повязку.

— Левее! — кричал я. — Дальше!

Заскользили влажные от крови пальцы. Оставалось всего несколько мгновений, не больше. Его рука приблизилась до расстояния в дюйм, отодвинулась, а потом, будто ведомая невероятным инстинктом, скользнула обратно.

Есть!

Прямо в тот момент, когда мои пальцы выскользнули из трещины, Бринон ухватил мое запястье, а затем подался всем весом назад и втянул меня на уступ.

С минуту мы пролежали там, переводя дыхание. Наконец он заговорил:

— Ты как, Кэл?

— Жить буду, — откликнулся я, баюкая разбитую руку.

Облегчение на слепом лице было искренним. Так или иначе, даже не знаю почему, но это смягчило мою боль.