Айя Субботина - Время зимы Страница 7

— Скажи мне, что это было за диковинное растение? — попросил он, осматриваясь.

— Ловушка шарашей, — ответила Хани. — Людоедов.

Ветер загудел в кронах. «Пора, нельзя больше тянуть», — скомандовала себе девушка. Она бросила на место, где еще недавно бушевал огонь, плащ. Снова сняла с себя варежки, потом отложила в сторону пояс. Немного помедлив, выразительно взглянула на Арэна, пока тот не догадался отвернуться. Только после этого расслабила шнуровку мехового жилета и бросила его на плащ. Потом туда же отправились штаны с сапогами. Оставшись в простой полотняной рубашке и нижних полотняных же штанах, Хани сделала шаг вперед, опускаясь на колени.

— Эти людоеды, как часто они проверяют свои ловушки? — донесся вопрос Арэна.

— Шараши никогда не бросают их надолго, — Хани стремительно замерзала, но из последних сил старалась говорить ровно. — Рок поведет твоих друзей через озеро. Сейчас его воды замерзли, сократят путь. Они редко нападают на конных путников.

— А чего стоит опасаться здесь, нам?

— Всего, — коротко ответила она.

Воздух завибрировал. Деревья склонились кольцом вокруг них, склоняясь ветками так, будто плели темницу для зарвавшихся гостей. Началось.

Хани только раз прежде проводила обряд успокоения рассерженных духов. То было частью обучения фергайр. Дух реки почти не тронул ее, но воспоминания о тех мгновениях хватило, чтобы сейчас ее тело наполнилось страхом. Наставницы говорили, что в страхе нет ничего постыдного и глуп тот, кто ослеплен отчаянной храбростью.

Она часто слышала голоса предков. Иногда во сне, иногда — прямо посреди бела дня. Они проходили сами и их появлению ничто не сопутствовало. Сейчас, когда духи леса готовились получить плату за то, что их обитель потревожили и предали огню, духи предков пришли к Хани. Голосами маленького мальчика и старой женщины, голосами воина и юной девы, они призывали Хани не сдаваться и помнить, кто она. «Я смогу, смогу…» — отвечала она, обнятая тяжелым саваном холодного морока.

Воздух стал тягучим, как свежая патока. Девушка расслабилась, давая духам ощупать ее. Она не видела их, закрыла глаза, чтобы предаться слабому утешению в мире собственных грез. Исчезли голоса предков. И к горлу подступила противная липкая тошнота. Голова закружилась, когда обожженной холодом кожи, коснулись ледяные когти. Девушка сцепила зубы.

Она не помнила, не могла бы сказать даже приблизительно, сколько времени продолжалась вакханалия духов, что жаждали насыщения молодой плотью. Они царапали ее кожу, не оставляя следа, вонзались в податливую плоть острыми клыками. Но Хани молчала, продолжая сидеть на коленях, хотя и чувствовала — с каждым новым призрачным касанием, силы покидают ее. Невидимые духи не причиняли вреда телу, но насыщались духом, силами, жизнью. Говорили, что иногда духи попросту выпивали все досуха из источника жизни. Потому северяне так бдительно следили за тем, чтобы они оставались довольны — каждая жертва, могла стоить неделю, месяц, год жизни, а то и самой жизни. Но неуспокоенные духи могли лишить северный народ своего покровительства.

Когда все кончилось, Хани даже не пыталась подняться на ноги. Она тихонько легла, не в силах справиться со слабостью в теле.

— Прав был Раш, — со злостью раздалось над головой и крепкие руки подхватили ее, будто легкое перышко, — дикая страна.

— Деревья, — прошептала Хани, прислоняясь к теплому плечу. — Деревья расступились?

— Расступились, — сказал Арэн.

— Хорошо.

— Дикари, — снова заругался мужчина, сажая ее в свое седло, кутая в плащ, как ребенка.

— Никогда не видела, чтобы на лошадь вешали такое странное приспособление, — прошептала Хани, с опаской ерзая в таремском седле светлой кожи.

— Оно гораздо удобнее, чем мешок с соломой под задницей, — продолжал хмурится Арэн, поглядел на ее лошадь, укрытую меховой шкурой и покачал головой.

Потом отошел и вернулся уже с вещами девушки, поспехом, довольно неумело, надел ее на Хани. В другое время Хани не дала бы мужчине дотронуться к себе — это считалось позором. Только муж, получивший разрешение предков и Мудрой, мог видеть свою женщину раздетой и трогать ее кожу выше ладони. Но девушка чувствовала невероятную слабость, и желание скорее согреться перевешивало стыд. У нее даже не стало сил поблагодарить Арэна, но тот, похоже, и не ждал признательности. Только хмурился.

— Ты бы здесь замерзла. Чем только думала? — Арэн нахлобучил шапку ей на голову и сел сзади.

От него пахло дымом и кровью. Хани зажмурилась, положила голову на плечо мужчины.

— Сердце воина, — прошептала она, прислушиваясь к ровным ударам.

Они выехали из лесу. Лошадь Хани послушно шла позади, Арэн перевесил на нее часть вещей со своего коня.

— Они будут ждать нас в «Медвежьей лапе», — сказала Хани, как только немного согрелась. — Рок упрямый, раз сказал, что никуда не поедет, пока я не вернусь, так и будет.

— Мы их нагоним еще в дороге. Что это у тебя пищит в мешке?

— Птенец. — Хани закашлялась, вывернулась и выплюнула на снег алый сгусток. Духи полакомились ею больше, чем она думала.

— Хорош птенец, — Арен хмыкнул, поглядывая на внушительный размер сумки. — Уж не грифон ли? Слыхал, они обитают только в легендах и сказках.

— Я не знаю, что оно такое, — честно призналась девушка. — Год прошел, как подобрала, а все птенец, только вырос с зайца величиной. Еще и носом воротит, не все ест. Ягоды только чтоб красные, вода с хмелем. — Она снова зашлась кашлем.

— Поспи, — приказал Арэн. Хани не стала противиться, тем более, что сон уже одолевал ее.

Когда она открыла глаза, лошадь продолжала идти спокойным шагом. Проморгавшись и дав глазам привыкнуть к темноте, Хани отстранилась от уютного плеча. В лунном свете на снегу была четко видна дорожка следов, оставленная несколькими всадниками.

— Пахнет свежим хлебом, — сказала Хани, скорее обращаясь сама к себе, чем к Арэну.

Воин, на удивление, выглядел бодрым. Будто не провел в седле столько времени. Судя по начавшей алеть кромке горизонта, она проспала несколько часов.

— За нами кто-то идет, — сказал он. — Я еще у озера почувствовал. Хани, которая толком не сбросила с себя сон, обернулась.

— Я никого не вижу, — как-то неуверенно сказала она.

— Я тоже. Девушка не видела, скорее чувствовала, как он хмурится.

— Мы почти приехали, я должна пересесть.

Снова взобравшись на свою лошадь, Хани первым делом проверила птенца — тот спал в своей излюбленной позе, спрятав голову под крыло. Теперь, спустя год, кожа его покрылась серо-бурыми перьями, которые беспощадно лезли. Крылья по-прежнему остались маленькими, как и ноги. А тело продолжало расти и раздуваться, как бурдюк. Птенец-переросток почти всегда мелко дрожал, даже в тепле дома, у камина. Хани сама не понимала, чего ради возится с ним, но оставить не поднималась рука.