Мария Ермакова - Негодяйские дни Страница 7

   - Я непонятно выразился? - мягко спросил он, и братья невольно попятились от звука его голоса.

   - Убей, - неожиданно сказал Младший, чуть более разговорчивый, - или позволь идти с тобой!

   Такайра начал тянуть клинок из ножен и... вдруг задумался. Больше половины жизни прошло в одиночестве, ведь он не просто выжил в рудниках, но смог сбежать, и теперь рвал свободу зубами, наслаждаясь полным отсутствием запретов, ограничений, привязанностей. Он никогда не мечтал о детях, до сих пор слыша в ушах крик матери, когда она, уже распластанная под одним из воинов враждебного племени, поняла, что сына увозят, чтобы сделать рабом. И не собственная, несомненная, смерть звенела в этом крике, а плач бессилия и потери. Он отказывался от многих, выгодных дел, ибо не терпел работы в команде, или с напарником. Так, может, пришло время попробовать? А если надоест - любое соседство можно прекратить легким движением кийта, вечно жаждущего крови! С тех пор прошло около пятнадцати лет. Близнецы научились у него многому, но он никогда не был так глуп, чтобы учить их всему. Однажды проходит время учеников, и наступает время обретения собственного пути. Дальше натаскивать их будет сама жизнь.

   Нервная судорога на мгновение свела щеку. Все складывалось - один к одному. По прибытии в Изирим он сообщит о своем решении, разделит выручку за последнее дело и заставит каждого из попутчиков пойти своей дорогой. Только Мару он хотел бы оставить при себе, но прекрасно понимал, что это невозможно. Круг завершен - Коршун снова вернулся к тому, с чего начал. Убить ее, что ли? Он представил, как рукоять кийта будет торчать под левой грудью Мары, и тоненькая струйка окрасит разрез на бледной коже в месте раны, а сам Такайра, положив голову женщины на сгиб локтя, будет целовать ее в губы до тех пор, пока последний вздох не отлетит - внутрь грудной клетки. Его грудной клетки. Он бы выпил ее, если бы мог, чтобы она стала его кровью, семенем, блеском его глаз. Девочка... Его девочка...

   Какой-то неуклюжий прохожий случайно толкнул Коршуна плечом. Бешенство полыхнуло перед глазами. Кийт взвился, словно развернулась сжатая пружина. Миг, и тело, истекая кровью, осело в грязь под ногами Такайры.

   Толпа замерла на мгновение, качнулась и... все пошло обычным путем. Коршун не делал попыток скрыться. Ждал, ощущая облегчение - удар, предназначенный Маре, достался другому. И раздумывал над неожиданным решением, только что пришедшим в голову. Так и так он собирался осесть в Киотиссии. Что мешает провести собственное расследование и установить местонахождение лиц, указанных в ее списке, за пределами шагганата? Когда у него будет информация - она снова окажется рядом. С ним. Под ним. На нем... Как ему будет угодно! Но прежде...

   Он стоял над истекшим кровью незнакомцем и тонко улыбался, вытирая клинок об рубашку мертвеца. К нему протолкался один из Хозяев городища, кивнул с уважением, показывая, что признает Такайру за своего.

   - Уберешь сам или заплатишь?

   Коршун отцепил кошель от пояса, не торгуясь, сунул ему в руки.

   - Прости за грязь! - вежливо сказал он и, отвернувшись, пошел дальше.

   В толпе мелькнуло яркое пятно. Такайра прищурился и молниеносно устремился следом. Протянул руку, схватил за плечо юркого невысокого юношу, увешанного разноцветными платками. Шелковые, вручную разрисованные платки были гордостью и национальной приметой крирцев. Их носили и простые люди, повязывая на пояса, и знать - украшая искусно повязанными из них бантами камзолы и ножны.

   Пойманный испуганно обернулся. Мгновение вглядывался в загорелое лицо Такайры, затем облегченно выдохнул.

   - Ты напугал меня, Коршун! Зачем так делать?

   - Опять проигрался, Далгран? - без улыбки спросил тот. - Когда-нибудь ты получишь стальную заклепку в днище!

   - Я почти расплатился! - Далгран застенчиво улыбнулся.

   Он был симпатичен, тонколиц, то только при ближайшем рассмотрении становилось понятно, что не так молод, как кажется. Маленькая лошадка - жеребенок до старости, но не скроешь частую сеточку морщин в уголках глаз и рта, и взгляд, давно потерявший невинность.

   - Почему я тебе не верю? - усмехнулся в ответ Такайра. - Сколько ты задолжал?

   Собеседник сразу сник, словно поблек в объятиях волшебных узоров на шелке, разрисованном им самим.

   - Семьдесят крутов.

   - Зайди вечером. Я дам... половину. И половину после того, как ты выполнишь мою... просьбу!

   Далгран побледнел.

   - Только не проси меня, Такайра! Прикажи, и я сделаю все - только не проси!

   Коршун помолчал, выдерживая паузу, затем лениво пояснил.

   - Я сказал так, только для того, чтобы ты понял - это дело важно мне!

   - Все, что угодно! - облегченно воскликнул художник. - Ну, - он замялся, - если, конечно, не надо будет никого убивать!

   - Наоборот! - Такайра внимательно посмотрел на него. - Подарить вечную жизнь!

   Далгран судорожно сглотнул.

   - Ты пугаешь меня, Коршун! Как всегда, впрочем...

   - ... Но тебе нужны деньги, - довольно завершил тот. - Со мной путешествует женщина - ты поймешь, которая, как только увидишь. Мне нужен портрет. Похожий портрет, такой, чтобы вкус ее слюны вспоминался с одного взгляда.

   - Ну конечно! - Далгран затряс головой. - Конечно, я нарисую. Уголь? Масло? Какого размера холст?

   - Никаких холстов! - уточнил Такайра. - Мне нужна миниатюра на костяной пластинке - яркая и живая, чтобы я мог всегда носить ее тут.

   И он похлопал ладонь по одному из многочисленных карманов своего камзола.

   - Взглянешь на нее ближе, когда придешь вечером в шатер Лохмача за деньгами. Мы пробудем тут пару дней, я не тороплю. Понаблюдай издалека и вблизи, но так, чтобы она не заметила тебя - иначе будешь сам расхлебывать неприятности!

   - Я понял! - Далгран робко улыбнулся. - Все понял!

   Он отцепил от перевязи один из платков на продажу и протянул Коршуну.

   - Вот, возьми. Для нее.

   Кусок ткани был оранжевым, расписанным яркими цветами. Но Такайра потянул из связки совсем другой - бледно-голубой, по краям переходящий в зелень, с нарисованными на нем раковинами и морскими звездами.

   - Беру оба! Мне всегда нравилось, как ты рисуешь!

   Он засунул подарки за пазуху и пошел прочь. Смерть Мары и ее жизнь возбуждали его одинаково. То есть, кажется, он соскучился...

   Такайра не ожидал такой реакции на подарок! Тонкие пальцы Мары дрожали, когда она принимала и ласкала зелено-голубой шелк, прижимаясь к ткани щекой и касаясь губами, жадно разглядывала рогатые и пятнистые ракушки, звезды с неровными лучами. Далгран был талантлив: рисовал мир с какой-то детской непосредственностью восприятия, использовал необычные сочетания красок, объединяя в своих узорах природные орнаменты и народные мотивы.