Сергей РАТКЕВИЧ - Девять унций смерти Страница 7

— Разве можно решать дела такой важности в такой спешке? — гундосил еще кто-то.

«Вот и решали бы себе — медленно! — яростно подумал лучник. — Дождались бы, пока „Крыша Мира“ рухнет, и порядок! У меня бы хлопот не было!»

Он резко обернулся, намереваясь высказать тупоголовым гномам все, что о них думает, и обомлел — то были люди.

Кучка родовитых дворян, не менее гномских старейшин обиженная своим незначительным участием в происходящем.

— А все Его Величество! — бурчали они. — Нет бы ему прислушаться к мнению людей своего круга. Неспешно все обсудить, взвесить… Так нет же, достойные люди узнают о важных делах чуть ли не самыми последними, а король вершит эти самые дела, пользуясь советами и мнениями разных безродных выскочек, а ведь некоторые из них и не люди вовсе. Этот его Хью Одделл — самый настоящий гном! Тоже мне — рыцарь Олбарии!

— И куда только Его Величество смотрит?! — возмущенно пробормотал один из них. — Эти мерзкие гномы… никакого почтения!

Фицджеральд икнул и подавился несказанной фразой.

«Мерзкие гномы», — собирался сказать он сам.

Сказать.

Выплюнуть этим поганцам в лицо то, что он о них думает.

Вот только они оказались не гномами. Людьми.

«Некоторые люди так похожи на гномов. Такие же мерзкие. И почему они друг другу не нравятся?»

— А я говорю — заткнитесь! — взлетел над толпой звонкий голос юной владыки всех гномов.

И родовитые дворяне, вздрогнув, заткнулись, хотя гномка обращалась не к ним, а к своим сородичам.

— А кто опять начнет искать разницу между людьми и гномами да обиды считать, тому я просто глотку перережу! — посулила Гуннхильд Эренхафт.

«Мерзкие гномы?» — подумал Фицджеральд и невольно опустил голову, потому что ему вдруг стало стыдно, а когда поднял — увидел, как во все стороны от решительно настроенной гномки торопливо разбредаются испуганные гномские старейшины, трусливо втянув головы в плечи.

«Ай да владыка! Все-таки справилась!»

Фицджеральд посмотрел на кучку примолкших дворян и восхитился еще больше.

«А эти-то чего замолкли? На всякий случай, что ли?»

«Некоторые люди такие глупые, — с раскаянием подумал Фицджеральд. — Им кажется, что все на одно лицо, что исключений не бывает».

Уже потом, засыпая в своей палатке, закрыв глаза, он почему-то вдруг увидел лицо юной владыки всех гномов. Оно представилось ему так ясно и было таким… таким… что он даже рассердился на себя за столь неправильные, недолжные мысли. Так и уснул сердитый.

А юная владыка не спала еще долго. Ей с несколькими Мудрыми Старухами пришлось обходить беспокойные палатки молодежи. Палатки, в которых не спали. В которых только делали вид, что спят. А многие не находили нужным даже притворяться. Чего она только не наслушалась… И видят Подгорные Боги, не потому что подслушивала!

Владыка надеялась только, что до людей этот хоровой концерт не доносится, иначе, как им завтра в глаза смотреть? А что подумает Его Величество Джеральд о своих новых подданных?

— Ничего, деточка, — утешительно улыбнулась ей одна из Мудрых Старух. — Это вытекает из всего остального, что с нами случилось. Так правильно.

— А я?! — вдруг жалобно вырвалось у нее. — Мне-то что делать?

— Что захочешь! — развеселились Мудрые Старухи. — Ты же у нас теперь самая главная!

— Можешь выбрать себе любого красавчика, Унн! — хихикнула одна из них.

— И даже не одного! — подхватила другая.

— И пусть он только посмеет отказаться! — обрадованно добавила третья.

— Или они! — присовокупила четвертая.

— Но не спеши! — поторопилась добавить одна из Мудрых Старух. — Делай что хочешь, Гуннхильд, но не сегодня.

— Сегодня ты нужна нам, — тут же вставила другая. — У тебя есть острый нож, и его все боятся.

— Нож есть не только у меня! — усмехнулась владыка.

— Да, Унн, но боятся почему-то только твоего… — откликнулись Мудрые.

— Какая я страшная… — фыркнула владыка.

Она и сама не могла бы сказать, чего в ее голосе больше — досады или удовольствия. Быть кем-то большим и страшным — приятное чувство, к нему и привыкнуть можно.

Обогнув очередную разноголосо постанывающую палатку, она вдруг наткнулась на того, кто сидел настолько неподвижно, что казался неживым. Он словно бы сливался с ночью… ну — или продолжал ее.

Наставник «безбородого безумца»!

Владыка вздрогнула. Этот гном пугал ее сильней всего прочего. Рука сама собой легла на нож.

«Да я же несколько раз здесь проходила, а его не замечала! А он сидел. Молча. И ничего не делал. Что ему нужно? Зачем он здесь?!»

— Оставь нож, владыка… — негромко промолвил наставник «безбородого безумца», и владыка увидела, что он по примеру своего ученика сбрил бороду.

— Я не опасен, — добавил он.

— У вас нет бороды! — не сдержавшись, почти по-детски воскликнула она.

— Владыка ко всем обращается на «ты», — мягко заметил он. — Это его неотъемлемое право.

— Но…

Что я здесь делаю? Почему не храплю вместе с прочими старыми пердунами, как мне и положено?

— Ну…

— Я думаю, владыка.

— Э-э-э…

— Все просто. Я думаю о том, какой же огромный просчет я допустил.

— Только один просчет? — вырвалось у владыки.

— А так обычно и бывает. Достаточно ошибиться в чем-то главном, и уже неважно, насколько хорошо ты выполнил все остальное. И наоборот, достаточно качественно смастерить нечто главное, и оно само исправит мелкие ошибки, а если и нет, ими можно будет пренебречь.

— Я не совсем понимаю, наставник…

— Бритых наставников не бывает.

— Не бывает?

— Не бывает.

— Ладно. Не бывает. Хорошо. Так какой же просчет?

— Вот из кого нужно было делать непобедимый шарт! — наставник «безбородого безумца» кивнул в сторону пыхтящих палаток.

— Из этих мальчиков? — удивилась владыка.

— Из этих девочек, — улыбнулся наставник. — И как это я вас всех пропустил? Старею, не иначе…

— Мы сами себя чуть было не пропустили, — буркнула владыка. — Если бы не ваш ученик…

— Вот этим мне и остается утешаться! — грустно улыбнулся наставник. — Я воспитал гения. Хотя… мне кажется, он всегда такой был. Не так уж велика моя заслуга. А звезды и в самом деле хороши. Уже смотрели, владыка?

— Не успела, — вздохнула юная гномка.

— Еще не поздно, — промолвил наставник. — Ночь, как здесь говорят, в самом разгаре.

Очень скоро Якш начал понимать, что одет он до крайности нелепо. И дело даже не в том, что тот наряд, в котором он вышел наверх, навстречу Джеральду Олбарийскому, не слишком годится для пешего путешествия. Еще как годится! Особенно если представить себе некоторые другие… наряды. В которых выжить затруднительно, не то что передвигаться, а уж путешествовать… Так что этот его наряд очень даже ничего, по крайней мере Якш не спотыкается в этих своих одеяниях при каждом шаге, ему не нужно ничего поддерживать или думать о том, как бы чего не развалилось.