Джулия Джонс - Пещера Черного Льда Страница 7

— Ты не можешь вечно оставаться ребенком, Асария. Скоро, скоро старая кровь покажет себя.

Аш вспыхнула, не понимая его.

Исс посмотрел на нее долгим взглядом. Зеленый шелк его одежд переливался огнями при сильном свете лампы. Потом он отпустил ее и встал.

— Приведи себя в порядок, дитя, и не вынуждай меня снова тебя трогать.

Аш перевела дыхание, стараясь не показывать страха. На языке у нее вертелось множество вопросов, но она знала, что задавать их нельзя. Исс всегда отвечал вроде бы понятно, но потом, когда она оставалась одна и получала время подумать, ей становилось ясно, что ничего нового она не узнала.

Когда Исс отошел, Аш уловила запах, иногда сопровождавший его. Запах чего-то очень старого, запертого наглухо и превратившегося в высохшую шелуху. Что-то шевельнулось на краю поля зрения, волосы встали дыбом, и Аш против воли опять потянуло в сон.

Она протягивала руки куда-то там, во тьме...

— Асария?

Аш очнулась. Пентеро Исс смотрел на нее, и его длинное, как бы лишенное кожи лицо подернулось легкой испариной от волнения. Тень его при свете лампы колебалась на обитых шелком стенах. Аш еще помнила время, когда на стенах висели мягкие куньи и соболиные шкурки. Исс прислал брата-дозорного снять их и заменил гладким, безжизненным шелком. Он питал отвращение к мехам и шкурам, говорил, что это варварство, и неустанно изгонял их из комнат обширной четырехбашенной крепости, стоящей в самом сердце города Вениса.

Аш по мехам скучала — без них комната казалась холодной и голой.

— Тебе нездоровится, названая дочка? — Руки Пентеро Исса сложились в красивый узел, свойственный только ему. — Я посижу с тобой в этот последний час ночи.

— Пожалуйста, не надо. Мне нужно отдохнуть. — Аш потерла лоб, пытаясь собраться с мыслями. Что же это с ней происходит? Повысив голос, она сказала: — Пожалуйста, выйдите. Я хочу на горшок. Слишком много вина выпила за ужином.

— Подумать только, — невозмутимо промолвил Исс, — а вот Ката сказала мне, что ты отказалась и от оловянного кубка с красным вином, и от серебряного с белым, который принесли позже. — Послышался глухой лязг — это он пнул пустой ночной горшок, стоящий на полу в ногах кровати среди кучи подушек. — И неужели ты так долго терпела?

Ката. Всегда Ката. Аш насупилась. Голова болела, и все тело одолевала такая усталость и слабость, будто она всю ночь бегала по горам, а не спала в своей постели. Аш отчаянно хотелось остаться одной.

Исс, к ее изумлению, направился к двери. Потрогав дырки от засова, он обернулся и сказал:

— Я велю своему Ножу сторожить у твоей двери. Ты недомогаешь, названая дочка, и я за тебя беспокоюсь.

То, что Нож будет все время торчать у ее двери, испугало Аш почти так же, как недавний сон. Марафис Глазастый внушал страх не только ей, но и многим другим в Крепости Масок. Потому-то, как она полагала, ее приемный отец и держал его при себе.

— Может быть, лучше попросить Кату?

Исс затряс головой, не успела она еще договорить.

— Думаю, что наша маленькая Ката — не слишком надежный часовой. Взять хоть прошедший вечер: ты говоришь, что пила вино, а она клянется, что ты этого не делала, и я, конечно же, больше верю своей дочери, чем служанке. Поневоле приходится заключить, что девушка сказала неправду и это может случиться опять. — Холодная улыбка тронула его губы. — Ты больна, Асария. Тебя мучают дурные сны и головные боли. Хорош отец, который при таких обстоятельствах не следит неусыпно за своей дочерью.

Аш понурила голову. Ей хотелось уснуть, закрыть глаза и не видеть никаких снов. Исс слишком умен для нее. Ложь, даже самая мелкая — все равно что шелковый шнурок в его руках: он опутывает ею лжеца и вяжет крепко-накрепко. Этой ночью она достаточно себе навредила. Лучше всего ничего больше не говорить, покорно кивать головой и дать приемному отцу пожелать ей спокойной ночи. Он уже стоит у двери — еще минута, и он уйдет.

И все же...

Она — Аш Марка, найденыш, брошенная умирать за Тупиковыми воротами. Ее бросили в снег двухфутовой глубины, завернув в измазанное родильной кровью одеяло, под темным небом двенадцатой зимней бури, и все-таки она выжила. Слабая искра жизни не угасла в ней. Выпрямив спину, Аш посмотрела прямо в глаза Иссу и сказала:

— Я хочу знать, что со мной происходит.

Выдержав ее взгляд, он протянул руку за своей лампой. На ее чугунном постаменте была вытиснена эмблема правителя, собачник — большая, дымчато-серая хищная птица. Такая же, с когтями, как мясные крючья, сидела на верхушке Железного Шпиля. Исс рассказывал Аш, что собачники питаются ягнятами, медвежатами и лосятами, но особенно известны тем, что убивают охотничьих собак, если те подходят слишком близко к их гнездам. «Убитых собак они не едят, — сказал он с огоньком в холодных обычно глазах, — но любят играть с их трупами».

Аш проняла дрожь.

Исс задул лампу, приоткрыл дверь, и из коридора в комнату проникла струя холодного воздуха.

— Не тревожься, названая дочка. Ты растешь, вот и все. Ката ведь наверняка говорила тебе, что почти все девочки твоего возраста — уже женщины в полном смысле этого слова? Просто с тобой происходит то, что с ними уже случилось. Безболезненно такие перемены не проходят.

И он вышел в полный теней коридор, сам превратившись в тень. Цепочки на его кафтане зазвенели, как далекие колокола, дверь захлопнулась, и настала тишина.

Аш повалилась на постель. Дрожащая, странно взволнованная, она натянула одеяло на грудь и стала думать, как самой найти ответ на свой вопрос. Исс, как всегда, отделался словами, похожими на правду. Она знала, что не уснет, могла поклясться, что не уснет, и все-таки непонятно как заснула.

И стала видеть ледяные сны.

Слышащий уснуть не мог. Его уши — то, что от них осталось, — ныли, словно гнилые зубы. Ноло принес ему свежего медвежьего сала, вытопленного в яме, — хорошего сала, белого и нежного, и Слышащий с удовольствием поел. Жаль тратить такое хорошее сало на затычки для двух черных дыр на месте ушей, и шерсть овцебыка на теплую обертку для них тоже жалко, но делать нечего. Ничто так не нуждается в тепле, как старые раны.

Цепочка следов Ноло от салотопенной ямы и обратно вела потом к жердям для мяса на середине становища. Глядя на них, Слышащий взял себе на заметку поговорить с женой Ноло Селой. Травы, которой она набивает муклуки своего мужа, недостаточно. У Ноло под ногами тает снег! Надо заставить Селу пожевать.

Слышащий отвлекся на миг, представив себе, как движутся пухлые губы Селы, пережевывающей пучок копытной травы, чтобы потом проложить ее между подошвой и стелькой мужниной обуви. Это был приятный миг — уж очень у Селы красивые губки.