Людмила Безусова - Как лист осенний... Страница 7

Девушка вскочила: — "Выход?"

Из-за забора раздался рвущий душу отчаянный вопль.

"Дарья!" — Милка, не думая ни минуты, дернула замок, дужка которого легко выскользнула из проушин, и, выскочив за калитку, побежала на крик. Не успела она пробежать и пары метров, как в лесу опять воцарилась безмятежная тишина, заполненная шелестом ветра в постанывающих кронах деревьев, беззаботным пересвистом суетливых птах, шорохом листьев, потревоженных падающей сверху шишкой. Кто же кричал? Беглянка беспомощно оглянулась — ни забора, ни избушки, ни полянки. Она кинулась назад, недалеко ведь ушла! Ничего — лес, обычный лес и даже не очень заросший. Милка побрела вперёд, может, ноги куда и выведут.

Солнце стремительно падало за горизонт, приближалась ночь, а впереди….

Девушка поёжилась: — "Ну, и что делать? Что, что! Ночлег искать надо, а где? И чего тебе на месте не сиделось…", а глаза уже высмотрели промоину между корней громадной ели, ветви которой свисали почти до самой земли. Милка, поколов руки и спину иголками, полезла под ненадёжный кров. Повозилась, устраиваясь, вроде ничего, сойдет, надо только вылезти, веток наломать, прикрыться от утреннего холода и для маскировки. Притащив ворох лапника, кинула часть под седалище, другой укрылась, а пока копошилась, стало совсем темно. И страшно. Затаив дыхание, она сидела в своём укрытии, думая о том, что ни за что не заснёт, и сторожко вглядывалась в темноту. Хруст ветки совсем близко вогнал её в ступор — невнятная фигура возникла рядом с елью, раздвинула колючие ветки. От едкого животного запаха защекотало в носу. Девушка едва удержалась, чтоб не чихнуть, зачарованно уставившись в человеческие глаза на звериной морде. Лесной житель, беззвучно присев перед сжавшейся в комочек Милкой, протянул руку к девушке. Она обречённо закрыла глаза — мохнатая лапка ощупала лицо, мягко пробежалась по волосам, любопытствуя, ощупала плечи и быстро отдернулась, коснувшись груди. Её обладатель, зашипев, отпрянул назад, выпустил клуб пара из ноздрей и, возмущенно тряся головой, медленно отступил в темноту. Милка осталась одна. Слава богу! Сердце отплясывало фламенко, его дробный перестук отдавался в голове, а ноги тряслись сами по себе. Кто следующий?

Милка думала, что ожидание неминуемого конца никогда не кончится, и эта ночь точно будет для неё последней. Воображение рисовало кровавые картины смертного пиршества, где главным блюдом будет, конечно, она, вот только с количеством и видом пирующих Милка никак не могла определиться. Так и мучалась, решая — то ли это будет стая волков, то ли ещё какая нечисть лесная, пока мозг, не в состоянии определиться, отключился на неопределённый срок, погрузив свою хозяйку в глубокий беспробудный сон.

С трудом разлепив глаза, Милка вскочила на ноги, больно стукнувшись о низко нависающую ветку и охнув, на четвереньках выползла из своего укрытия.

Ночь отправилась в свои чертоги, уступив очередь разгорающемуся дню. На алые нити солнечных лучей нанизались подкрашенные кармином опаловые бусины облаков, неосмотрительно отколовшиеся от аметистовой глыбы, клубящейся за темной громадой леса.

— Мне надо на восток, там город, люди. Толку по лесу блуждать, — глянув на небо, решила Милка, удивившись, как же она сразу не сообразила и отправилась навстречу солнышку, собирая длинным подолом росу с высокой травы. Под ноги сами стелились тропинки, соревнуясь между собой, какая удобней будет. И почему это раньше лес казался ей непроходимым, когда она за Дарьей плелась, здесь так красиво — в малахитовой траве свечами встают высокие сиреневые соцветия, выглядывают шляпки грибов, низенькие кусты облеплены темно-синими ягодами.

— Пробовать не буду, — несмотря на бурчание в животе, осмотрительно размышляла Милка, — грибы жарить, парить надо, не на чем, да и не разбираюсь я в них. А ягоды? Тоже не буду, съешь что-либо не то, и вырастут ослиные уши или нос, как у слона. Сейчас бы знакомого чего-нибудь, яблок или бананов…

Ослепительная вспышка прервала гастрономические раздумья. Из-под ног факелом вырвался язык фиолетового пламени. Девушка испуганным зайцем метнулась в сторону. И там — огонь! Она прыгнула вперёд и угодила в костер, набросившийся на свою жертву с неистовостью маньяка. Милка, вереща вовсё горло, попыталась выбраться из слепящего пламени, радужным кольцом оцепившего её. И почти сорвав голос, сообразила, что орёт-то она зря — пламя не причиняло ей вреда, не обжигало тело, а больше напоминало голографическое шоу.

"А ведь это уже с мной было, в тот раз, когда я сошла с тропы!" — Милка застыла, глядя, как растекаются черные проплешины в тех местах, где она бегала, как сумасшедшая. Она облегченно вздохнула и тремя длинными прыжками выскочила на свободное от бутафорского огня место.

Девушка присела, озадаченно рассматривая сожженную растительность — невесомым серым пеплом стала мокрая от росы трава. Горело-то по настоящему, и неслабо, от въедливого запаха гари даже дыхание перехватывает.

"Может, это и есть ведьминский круг? Только почему так далеко от дома Дарьи? А, может, избушка-развалюшка совсем недалеко, просто я её не вижу, а хожу столько времени вокруг да около? И буду бродить здесь, пока не поседею… Если раньше лесной чревоугодник не решится вкусить тело младое, незнакомое… — в носу предательски защипало. — А интересно, почему меня огонь не сжёг, как других, идущих к травнице? Охранный круг ко мне относится иначе, чем к прочим? Вопросы, вопросы…. И ни одного внятного ответа".

Милка не стала больше тратить время на бесполезные раздумья, а, повернулась лицом к солнцу и неожиданно для себя оглушительно крикнула в безмятежное небо, так, что у самой в ушах зазвенело:

— Я иду к тебе, солнце, — и побежала на восход, чувствуя, как уходит усталость, как наливаются силой мышцы, как звенит радостью каждая частица её тела, словно вкатили ей изрядную дозу стимуляторов вкупе с антидепрессантами. Был, был в её жизни такой казус, когда врачи поставили неутешительный диагноз, обещающий в скором времени полную инвалидность, и жить стало вроде бы незачем. Вот и попыталась — не жить…

Держась за куст вербы с редкими коричневато-желтыми листочками, росший на самом краю обрыва, Милка наклонилась, высматривая тропки, ведущие вниз. И застыла заворожённо, глядя на город, лежащий в долине — близко-близко, кажется, рукой подать — нежащийся в ласковых лучах заходящего осеннего солнца, низко висящего над лесом.

Золотисто-оранжевые блики играли на стенах домов, превращая грязно-серый камень в переливающийся карнеол, застывший в камне закат солнца. Шпили и кровли замка отражали отсветы догорающего дня, расшвыривая по сторонам уйму вертких солнечных зайчиков, то исчезающих, то вновь выныривающих из хоровода летящих на землю листьев, затенённых арок, тесноты узких улочек.