Андрей Легостаев - Любовь опаснее меча Страница 7

Теперь на стенах висели лишь обветшалые обрывки некогда роскошной драпировки. Подушки, набросанные на полу, были грязны и смяты. И сама Саурры ничем, кроме по-прежнему бездонных, не выцветших зеленых глаз, не напоминала прежнюю красавицу. Волосы потеряли свой восхитительный блеск и цвет — седые, побитые отвратительной желтизной, они стали редкими, на темени пробилась неприятная взгляду лысина. Морщины обезобразили когда-то прекрасное лицо, губы ввалились в беззубый рот, манившие прежде Хамрая яблоки груди превратились в ненужные пустые отвислые мешки. Чешуя на змеином теле выцвела, стала грязно-коричневой, местами отвалилась.

Хамрай хотел отвести взгляд, но не сумел. Он был виноват перед Сауррой и знал это. Еще не все потеряно, она, несмотря на возраст еще способна родить, хотя дни ее жизни почти исчерпаны. Продолжение рода — вот главное для представителей ее чудесного племени. «Как и для шаха», — подумал Хамрай. Но если для Балсара он делает все возможное и невозможное, то мимо клетки Саурры проходит ежедневно не глядя в ее сторону. Конечно, можно отвезти ее обратно, там она найдет соплеменника, который зачнет в ней новую жизнь, и пусть перед самой смертью, но она исполнит долг, будет счастлива… Но кто, кроме самого Хамрая, сможет одолеть превратности невероятно долгого и опасного пути к горе Каф? Пожалуй, никто. А ему некогда, он не может отлучиться из дворца — вдруг наблюдатель увидит знамение и Хамраю придется отправиться в путь.

Хамрай с усилием оторвал взгляд от двух живых изумрудов ее глаз и заметил убогую обстановку клетки.

«Я распоряжусь, и завтра же тебе доставят новые ковры и все необходимое», — сказал он Саурре и поспешил отойти, пока глаза их вновь не встретились.

Быстрым шагом он догнал уже подходивших к выходу из зверинца шаха и чужестранца. Хамрай старался не глядеть по сторонам, не обращать внимания на рыки, шипения и призывы, ибо боялся пробудить воспоминания, связанные с каждым невероятным существом и неизбежно вызвать к жизни, давно затиснутую в дальние глубины души, совесть — вредную старуху, не дающую ему спокойно заниматься делом.

Шах и колдун стояли у последней камеры, и чужеземец с ужасом смотрел на прикованный в ней к стене человечий скелет. Скелет действительно выглядел кошмарно — полуистлевший, светящийся в некоторых местах тусклой зеленью, с огромными глазницами, которые, казалось, уставились прямо на зрителя. Крепкие кандалы сковывали его руки и ноги — но создавалось впечатление, что приковали его еще живого и очень давно. При виде скелета в голову приходили мысли о бренности человека и превращении в конечном итоге в подобную кучу жалких, хотя и жутких, костей. Колдуна непроизвольно передернуло, на его лице появилось едва заметное выражение отвращения и собственного превосходства: его — живого — над этими останками когда-то наверняка сильного и опасного человека. Хамрай усмехнулся. Знал бы иноземец, как страшен этот скелет и сейчас, как трудно справиться с ним даже самыми мощными магическими чарами. Не было в мире лучших сторожей, и два подобных скелета охраняли несметные, награбленные за двести лет, сокровища шаха. Хамраю удалось тогда пленить и подчинить себе в развалинах древнего, заброшенного еще до Великой Потери Памяти, индусского храма четверых. Но одного он уничтожил, ибо полностью сделать покорным не смог. Этот живой скелет спал вековым сном, но мудрый шах не забывал о нем. Повелитель полумира догадывался, что когда-нибудь в этом мрачном скелете возникнет нужда.

— У великого шаха превосходная коллекция, — с восхищением, несвойственным ему, сказал колдун. — Подобного я не видел даже у могущественного короля Кирсана. Я благодарен великодушному шаху за доставленное мне удовольствие. — Чернобородый опять склонился в земном поклоне. Он был явно поражен и напуган, шах оказался далеко не так прост, как он полагал.

Балсар вновь самодовольно усмехнулся, хотя показ зверинца и не входил в его планы, это получилось случайно. Шах задумался, а не имеет ли смысл приводить сюда важных иноземных послов и самоуверенных сатрапов, для внушения трепета и уважения.

По винтовой лестнице они поднялись на третий этаж башни. Здесь Хамрай не жил — просторная зала служила исключительно для проверки действенности очередного колдовства на снятие заклятия. И эти покои своей роскошью резко отличались от остальных помещений Хамрая, который тяготел к суровой аскетичной обстановке. Хамрай не отличался особой аккуратностью и бросал свои многочисленные магические предметы где попало. Пыль смахивал седобородый Гудэрз, но перекладывать волшебные причиндалы, таинственные реторты и непонятные диковины он не решался.

На специальном низком столике сразу у входа стоял золотой поднос с приготовленными иноземцу сокровищами. Бриллиантовая диадема играла всеми цветами радуги в ярко освещенной зале. Когда процессия вошла в покои, прекрасная женщина, восседающая на атласных сине-желтых подушках, подняла голову. Она находилась в просторной комнате, у которой вместо одной стены были толстые прутья, как в в клетках зверинца. В комнату вела дверь в боковой стене, которая запиралась на огромный засов, но сейчас была открыта. Недалеко от этой двери возвышался переливающийся, излучающий вокруг себя свет, столб из несметного количества крупных магических кристаллов.

Старый Гудэрз поклонился вошедшим и вышел — все приготовлено, на сегодня он больше не нужен. Хамрай закрыл за ним дверь. Телохранители расположились у выхода по обе стороны — клинки наготове, потушенные факела оставлены за дверью.

Хамрай не отрываясь смотрел на колдуна. Тот оторвал наконец взгляд от подноса с золотом и огляделся. Чужестранец едва заметно вздохнул при виде нагой красавицы — живой, настоящей, не магической — сидящей за толстой решеткой. Но заметив столб из магических кристаллов он вздрогнул и испугался по-настоящему, румянец сполз с холеного лица чернобородого.

И Хамраю стало все постыло, обрыдло, безнадежно… Он вспомнил девять девушек, еще девочек — испуганных и красивых, не успевших в жизни ничего узнать, вспомнил о надругательстве колдуна над их невинными телами, и их напрасно загубленные души. Вспомнил их расширенные, полные чистых слез глаза, их еще неоформившиеся бутоны грудей… Посмотрел на сидящую в ожидании темноокую красавицу из гарема шаха — пышнотелую, зрелую, мужчиной еще не тронутую… Хамрай знал, что через это придется пройти, что шах не отступит…

— Мое задача исполнена, — прервал наконец тягостное молчание колдун. — Глаз великого Алгола снял заклятие с благородного шаха. — Против воли глаза колдуна стрельнули в сторону столба из магических кристаллов, но он тут же взял себя в руки. Он не понимал предназначения столба, не понимал, хотя мог догадываться, предназначения решетки, но почувствовал, что столкнулся с силой, гораздо превосходящей его собственную.