Сергей Волков - Владыки Земли Страница 7

— Славно почивали, дяденька! — откладывая манку, улыбнулся проснувшемуся Шыку Луня, но тут же осекся — судя по мрачному лицу волхва, по ярости и злобе, стоявшей в глазах, ничего хорошего его душа в иных мирах не увидела.

Шык, пошатываясь, поднялся, опершись на руку Зугура, поклонился Седым до земли, глухо сказал:

— Спасибо вам, бабушки, пусть дадут вам здоровья все боги светлые, да пусть заберут себе ваши немочи все боги темные! Блага дарю вам за помощь, а теперь пора нам!

Луня, несколько опешив от таких скорых прощаний, сам-то он надеялся хотя бы в тепле переночевать, шагнул вслед за Шыком и Зугуром из пещерки, поклонившись напоследок старушкам, и по пути в Большую пещеру, ухитрившись протиснуться в одном более-мение широком месте вперед Зугура, нагнал волхва и спросил:

— Чего там увидал-то, дяденька? Никак помрем мы все, упаси нас Влес?

— После скажу. Времени у нас нет, Лунька, поспешать надо, зело поспешать. Чеши, с отцом простись, да к выходу давай!

Луня знал — когда Шык говорит ВОТ ТАК, лучше и не встревать поперек. Змейкой проскользнув в тесной норе вперед волхва, он бегом бросился в Большую пещеру, похватал вещи и кинулся к отцовой клетушке. Там все было по прежнему — отец все также сидел, глядя в огонь, и в тишине было слышно лишь потрескивание дров в очаге.

— Батя, прощаться я пришел! — присев возле отца, сказал Луня: — Пора нам, спешить надо. Ты эта… Выздоравливай, а? Бать, слышь, ведь нету у меня боле никого! Я за тебя всех богов тресветлых молить стану, ты только давай… эта… ну, сам понимаешь. Все, бать, пошел я. Свидимся еще, я вернусь, скоро вернусь!

Луня вскочил, еле удерживая слезы, шмыгнул носом и опрометью бросился к выходу. И опять он не увидел, как шевельнул рукой отец, складывая пальцы в охранный знак, что должен был отпугнуть все нечисть злую, что сыну его могла на долгом и трудном пути встретиться.

Глава вторая

Дар Вокуи

Когда бежишь на лызунках по лесу, не очень-то поговоришь. Всю дорогу надо глядеть, куда лызины направляешь, от веток уклоняться, деревины объезжать, то в горку бежать, то под горку катиться. Словом, не до разговоров. Поэтому, как не мучало Зугура и Луню любопытство, а выяснить, что же увидел волхв в иных мирах, они не могли, как и не могли даже догнать Шыка.

Ну, ладно, Зугур, он с лызунками познакомился семидицу назад, трудно ему управляться. Но Луня-то, со своими длинными «махалками», он-то в городище чуть не лучшим бегуном был. Однако далеко не молодой уже Шык несся по сиреневым в вечерних сумерках сугробам так, словно за ним сам Владыка, чтоб его лихоманка скрутила, поспевал. И сколько ни старался Луня, догнать волхва он не мог.

Лишь после заката, в серой зимней лесной темноте остановился Шык, скинул лызины и принялся споро раскидывать снег, готовя яму для костра и ночлега.

Луня подъехал, когда Шык уже запалил Зничев цвет и топил в бронзовом котелке воду для взвара, подбрасывая туда изредка комки снега. Зугур тащился где-то сзади, идя по Луниному следу.

— Уф! Загнал ты нас совсем, дяденька! — Луня сплюнул в снег дымящуюся паром на морозе слюну, выпростал ноги из кожаных лямок лызунков, плюхнулся в сугроб, умыл лицо снегом, отдышался: — Чего бежали-то так, а? Что видал-то ты тама, у Мертвого омута?

— Зугура подождем, потом расскажу. — угрюмо буркнул Шык: — Ты давай, Лунька, в снегу не сиди, Лихие Радены вон за каждой елкой сидят, чуть околохнешь посля беготни, тут и вцепятся! Вставай, за дровами сходи.

Луня послушно встал, воткнул лызины в снег и принялся собирать сучья и крупные ветки, нет-нет да и прислушиваясь — не слыхать ли припозднившегося Зугура.

Зугур приплелся, когда уже вызвездило. К тому времени Шык с Луней сгоношили ужин, приготовили все к ночлегу. Поели молча, а потом Луня и Зугур выжидательно уставились на волхва. Тот уселся поудобнее и заговорил, глядя на пламя костра:

— Когда тело мое уснуло, душа вылетела вон, и я увидел со стороны и себя, лежащего на полу у омута, и Луню с манкой, и Седых. А потом чародейный ветер повлек меня вверх, на небо, и куда-то выше, в иные миры и иные межзвездные бездны. И вот увидел я Алконоста, и походил он на плат черный, тряпицу рваную, на лоскут мрака, а посреди того мрака личина старушечья на меня глядела.

Я сказать хочу Алконосту, мол, приветствую тебя, и здравия желаю, и блага получать желаю, а душа уст не имеет, молчит она, но он, Алконост, понял, дохнул на меня, легонько так, и понесло меня, понесло, закружило по небесам, по мирам и временам, пока не выкинуло раз туда, куда мне и надобно было — в будущность нашу, в весну грядущую.

И увидал я, други, страшное! Такого еще ни один смертный не видел, и не увидит, Род даст, никогда, а коли увидит, то последнее это будет из видений его пожизненных.

В устье большой реки, Обура, видать по всему, на высоком берегу, только от снега освободившимся, стояли мы, трое все, и в небо, задрав головы, глядели. А в небе, в синеве васильковой, разыгралась Битва Богов, сошлись там на ратовище Владыка с прислужнями своими, и наши боги, те, кто за людей постоять решил.

Понял я это, или подсказал мне кто — точно не знаю, потому как ликов божеских увидать нельзя было, просто сошлись в синеве стрелы огненные, дымы черные, молоньи светлые, искры багряные, туманы сизые, огни зеленые, и все это в миг в чародейскую круговерть смешалось, и загрохотало кругом, и земля затряслась, и небо почернело, и воды реки на дыбы встали, и померкло солнце…

Долго они бились. От жара и огня, что полыхал в небе, занялась пожухлая прошлогодняя трава, земля покрылась трещинами, а мы, пав в ужасе ниц, закрывались плащами от пепла, падавшего повсюду. Время от времени на земь то там, то тут низвергались огненные шары и взрывались с ужасным грохотом, окутываясь дымами. То поверженные боги разбивали свою сущность о твердь земную. Не мог я понять, что за боги гибли, наши или супротивные, как не мог понять, как вообще может погибнуть бог, но душа моя чувствовала — каждый огненный шар нес в себе божественную суть, а взрываясь, терял ее без возврата.

И тут случилось самое страшное. Неожиданно разошлись небеса, и из слепящего марева разрыва глянули в мою душу глаза самого Владыки! И задрожал я в страхе, и понесся прочь, ибо Владыка узнал меня, узнал, и тут же прочел в душе моей, зачем я здесь.

Но прежде чем моя душа сумела ускользнуть от Владыкова Ока, заметил я, как в тот холмик, где стояли мы с вами, други, и откуда зрили за Битвой Богов, ударил небесный молот, и обратил плоть нашу в кровавое месиво из мяса и костей. Словом, погибли мы…